– Просто не хочешь. – Веснушка обиженно насупился. – Ведь смогла для белки нарисовать и доброту и ловкость… Даже нарисовала, что она тёплая.

Катя в замешательстве пожала плечами. Нечаянно задела локтем пузырёк с тушью. Жирная густая струя плеснула на рисунок и начала медленно растекаться во все стороны, поглощая и дом, и ёлку с рыжей белкой, подползая к солнышку. Веснушка подпрыгнул вверх и повис над рисунком, быстро перебирая ножками, будто бежал в воздухе.

– Всё… – глухо сказала Катя.

– Она! Темнотища! – ликуя, завопил Веснушка. Он опустился Кате на плечо.

– Вот теперь она похожа! Я её сразу узнал! Она самая! Видишь, как она подбирается к Солнышку. Так бы его и проглотила. Знаешь, – Веснушка быстро зашептал Кате на ухо, – один раз Темнотища всё-таки проглотила Солнышко. Я уже думал, навсегда. Хочешь, расскажу?

– Ещё спрашиваешь! Конечно хочу! – воскликнула Катя.

– Только это будет такой холодный рассказ, что лучше сразу надеть шубу и валенки, – предупредил Веснушка и озабоченно нахмурился. – У тебя просто зубы застучат от холода, продрогнешь до костей. Всё равно рассказать?

– Конечно!

– Ну, тогда слушай. Точно тебе не скажу, но это случилось вчера или, вполне возможно, даже сегодня…

Катя не стала его перебивать. Она уже давно поняла, что слова «вчера», «сегодня», «завтра» Веснушка понимает совсем по-другому, по-своему, не так, как все.

– Я куда-то полетел. Уж и не помню, по делу или просто так пролететься, ну, как вы любите говорить, – прогуляться. Я летел себе и думал, ну почему, почему нельзя, чтобы Солнышко светило всегда, чтобы не было всякого там небесного сброда: туч, облаков. А главное, не было бы этой ненавистной Темнотищи. Вот тут-то со мной всё и приключилось. Ведь вся беда в том, что мне никак нельзя задумываться, когда я куда-нибудь лечу. Нельзя, потому что… Но об этом потом, потом, в другой раз…

В общем, я летел, глубоко задумавшись, и вдруг меня по носу задела острым углом тяжёлая колючая снежинка. Я оглянулся. Вокруг меня во мраке белели, кружились ледяные звёзды. Я выбрался из снежной тучи и понял, что я угодил прямо в логово самой Темнотищи. Где-то внизу слабо сияло озеро огней. Это был город. Я решил переждать там до утра. Ведь там, где люди, – всегда тепло и светло. Я забрался в круглые часы на городской площади. Их циферблат уютно светился в темноте, а твёрдое и надёжное «тик-так» словно говорило мне: «Время идёт, время идёт, и Солнышко скоро встанет». Я терпеливо ждал, от нечего делать тихонько бормотал про себя: «Тик-так, тик-так».

Но вот улицы города оживились, захлопали двери, люди, выходя из домов, говорили: «Морозец, однако» – и тёрли щёки. Ботом из домов высыпали дети. Я ждал Солнышка, но его всё не было, и фонари не гасли на улицах.

Я не выдержал и начал тихонько посмеиваться в кулак: «Ну и Солнышко, ну и растяпа, обо всём забыло. Задумалось, наверно, замечталось. Вот уж не думал, что оно такое рассеянное».

Смотрю, дети с весёлым визгом, размахивая портфелями, уже бегут из школы по домам.

А Солнышка всё нет и нет. И часы равнодушно твердят своё глупое «тик-так».

Я уже начал не на шутку тревожиться. «Что такое, – думаю, – стряслось?» Но вот в домах одно за другим начали гаснуть разноцветные окна, и только вдоль улиц горели пустые жёлтые фонари.

И тут я понял: всё погибло! Или с моим Солнышком что-то случилось, или я, бедный, одинокий луч, всё на свете перепутал, спятил с ума и нечаянно залетел в злую сказку, где никогда не светит Солнышко…

Веснушка поднял голову и посмотрел на Катю.