Светало. Облачившись в удобную одежду: в короткий темный кафтан, штаны и легкие сапоги, — Мирон умелым движением надел перевязь, на которую крепился палаш и нож. За спину он перекинул бердыш, острием вверх. Попив перед дорогой лишь колодезной воды, он надел невысокую шапку из темного сукна и направился к двери. Но у выхода ему загородил путь Серый, который встал перед дверью. Чуть оскалив зубы, пес один раз гавкнул и уставился на Сабурова настойчивым взором темных глаз.

— Ты, Серый, со мной хочешь? — спросил удивленно Мирон. — Нет, так не пойдет.

Пес не сдвинулся с места и, видимо, не собирался отходить. Василий выходил пса снадобьями и мазями, и тот уже бегал, но все равно немного прихрамывал на одну лапу. Пес оказался на редкость умным. Он никогда не лаял и понимал все с полуслова.

— Отойди, говорю. Все равно не возьму с собой.

Пес имел упертый нрав, прямо как сам Мирон. Спустя несколько минут, не выдержав, Сабуров присел на корточки рядом с ним.

— Ну, ты что, друг? — вымолвил он, гладя по загривку пса. — Я ведь на дело еду. Как там будет, не знаю. А ты болен. Разве ты сможешь мне помочь больной?

Пес немедля снова подал голос. И Мирон понял, что он действительно хочет помочь. Итак, Серого он все же взял с собой.

Русское царство, Сергиев Посад

1572 год, 25 мая

Провинциального городка они с Василием достигли после полудня. Пес бежал всю дорогу сам, чуть прихрамывая, но не отставая. Чтобы он успевал, Мирон вел коня медленной рысью. Оттого в посад они въехали, когда улицы были полны народу. Зная имя наместника селения, Сабуровы останавливались пару раз, спрашивая у местных людей, как им найти усадьбу боярина Адашева.

Расположенный вокруг Троице-Сергиева монастыря посад разрастался с каждым годом. Уже насчитывая почти триста дворов, он занимал обширную местность, где жили пахари, купцы и просто служивые люди. Изначально в округе селились лишь отшельники и иноки, но затем, в начале шестнадцатого века, сюда потянулись и мирские жители, которые обеспечивали монастырь кожами, железом, конями и другой утварью. Теперь в посаде, стоящем на зеленых покатых холмах вокруг неприступных монастырских стен, кипела бурная жизнь и торговля.

Сабуровы без труда отыскали усадьбу боярина Федора Адашева, поскольку она стояла на главной улице, на самом высоком месте. Их пустили на двор, и мужик, одетый в старенький кафтан василькового цвета, провел молодых людей в передние палаты хором. Шепелявя и угодливо улыбаясь, старый слуга осведомился:

— Как о вас доложить, господа пригожие?

— Братья Сабуровы из опричного приказу, — коротко сказал Василий, постукивая плеткой по бедру.

— Будет доложено. Обождите здесь, господа хорошие, — кланяясь, ответил слуга и быстро засеменил к выходу из горницы.

Только через полчаса в комнату, где ожидали молодые люди, вошел боярин в домашнем длинном кафтане пурпурного цвета и простых сапогах без украшений.

— С чем пожаловали, люди царские? — спросил боярин Адашев Федор Григорьевич, сверкая глазами и явно предчувствуя дурные вести из Москвы. Сабуровы переглянулись, отмечая, что боярин явно напуган их визитом, но вида он не подавал.

— Опричники мы, из сотни волчьей, — объяснил Мирон. — По указанию государя нечисть ловим и изводим. Где такая водится. Наслышаны мы, что в вашем посаде некий колдун завелся, который людей пугает да козни свои строит.

— Ох. Как говорите, вы зоветесь? — выдохнул Адашев с облегчением.

— Мирон и Василий Сабуровы, из волчьей сотни.

— А, что-то слыхивал. Так вы, братцы, нечисть ищите?