Ночь опустилась, принеся ледяной дождь. Они сидели в темноте, и Анна чувствовала дрожь молодого мужского тела. Ей было приятно волновать это тело, ощущать его реакцию. Она на миг вдруг забыла обо всем: о войне, о немцах, даже о Карле Вагнере. Она гладила Сашку по плечу, по груди, касалась его рук, проводила пальцами по его щеке, по губам, трогала его волосы и вдруг поняла: он никогда не целовал девушку. Страх и голод украли у него даже это. Ее пальцы замерли на его запястье.

Она не знала, да и не могла знать, что было в жизни Сашки Канунникова многое. И первая любовь, первые прикосновения. Была и непонятная разлука. И как он, поддавшись порыву, уехал в военное училище. Была в его жизни и женщина, правда только один раз. Его приятели как-то в увольнении устроили сюрприз, уговорив известную в округе распутницу Ларису. И эта тридцатипятилетняя опытная женщина расхохоталась и согласилась сделать мужчиной молоденького застенчивого курсанта. Она не знала, какую сложную бурю чувств пережил тогда Сашка. Как ему было стыдно и как он одновременно ощущал чувство восторга и полета, познав впервые близость с женщиной.

– Ты… – начала Анна, но он перебил, внезапно ожив.

– В лагере… мы мечтали не о еде. О том, как кто-нибудь посмотрит на нас… не как на скот. – Голос сорвался, и тогда она прикоснулась к его щеке, следуя за порывом, которого не ждала сама.

Ее губы коснулись его угловатого плеча – жест утешения, ставший чем-то большим. Он застыл, потом втянул воздух, будто ныряя в темную воду, и неумело обнял ее. Диван скрипнул под ними, дождь стучал по крыше, а где-то за стенами ревела война, которой не было места в этом углу, пахнущем прелыми яблоками и духами. Он не понимал того, что творилось с Анной, не догадывался, какая борьба происходила в ее душе. Она чувствовала себя грязной после немецкого офицера, она не хотела пачкать этого мужественного и чистого мальчика, но она бросилась, как с обрыва головой, в эту страсть. Главным желанием было оживить этого мальчика, вдохнуть в него желание жить, сражаться, любить и быть любимым. Война разведет их, скорее всего, навсегда, так пусть в его памяти, в его жизни, какой бы она короткой или длинной ни была, останется это, эти минуты!

– Я как будто домой вернулся, – прошептал Сашка в ее волосы, и Анна закрыла глаза.

В его словах не было любовной страсти – только детская жажда света. Она держала его, русскую землю в облике этого мальчишки, и плакала беззвучно, зная, что утро разлучит их. Но сейчас, в этой хрупкой тишине, они оба были свободны.

Несколько дней никто из подвалов не выходил. Это были тяжелые дни не только потому, что партизаны находились на голодном пайке, ведь Анна не могла так быстро и безопасно обеспечить всех едой. Больше тяготила неизвестность, тревога о том, что немцы могут узнать, что Агнешка Дашевская укрывает у себя беглецов. На второй день в город ушел Якоб Аронович, пообещав, что придумает что-нибудь с тем, как похоронить русского инженера. Три дня Агнешка носила под пальто своим подопечным еду. Она вместе с Зоей изготовила специальные небольшие мешки, которые под пальто вешали на шею, на плечи. В них можно было складывать хлеб, овощи, мясо или рыбу. Ей удавалось несколько раз выменять на медикаменты немецкое консервированное мясо.

– Саша, – уставшая Аня на третий день спустилась в подвал, где на нее с тревогой уставились русские. – Петр Васильевич хочет с тобой встретиться. Он говорит, что нужно провести разведку.

Через два часа Канунников со всеми предосторожностями шел по улице в сторону аптеки на улице Вжосы следом за Агнешкой. Он не приближался к ней, чтобы со стороны никто не понял, что они вместе или знакомы. Анна наблюдала за улицей, и Сашке, если бы он увидел поданный ею знак опасности, пришлось бы скрываться. Но все было спокойно. Со двора через второй выход из подвала, где размещался склад, он проник в дом и наконец-то увиделся с друзьями.