Архив в бывшей столице Сибири был хорош. В его просторном читальном зале, со знающими сотрудниками и десятками компьютеров, можно было просматривать отсканированные метрические книги и ревизские сказки. Именно в Тобольске появилось официальное название восточных земель Российской империи, Западная Сибирь «места не столь отдаленные», а Восточная – «места отдаленные».

Их ухоженного центра с симпатичной трехэтажной застройкой перебраться в другую часть города через широкий Иртыш было можно зимой только по понтонной переправе, устроенной прямо на речном льду. Казалось, она не изменилась со времен атамана Ермака, и Максим, глядя на тающий весенний лед, не рискнул по ней перейти, но у него, слава богу, не было в этом никакой необходимости, в отличие от многих горожан. Придти в себя от увиденной старины московский историк смог только у милого многофигурного памятника знаменитому тобольскому поэту Петру Ершову и его «Коньку-Горбунку» с симпатичной чудо-юдо рыбой кит и придурковатым царем, упрямо лезущим в кипяток. Глядя на сказочного монарха, Максим подумал, что ген идиотизма среди царей легко передается сквозь века.

Шестьсот километров между Кировом и Нижним Новгородом хонды проехали за восемь часов и еще засветло были в огромном городе. Заселившись в недешевую гостиницу, в которой были туалеты не в коридорах, а в номерах, хранители привели себя в порядок, и Максим привез друзей на смотровую площадку на круче перед Волгой, у памятника летчику Чкалову в Кремле. Это было единственное место в Нижнем, где было по-настоящему хорошо. Посмотрев на просторы великой русской реки, хранители быстро поужинали в кафе в соседнем музейном квартале и поехали в соседние Городец и Гороховец. Оба уютные городка были наполнены красивыми частными музеями во главе с «Музеем добра». Уютные улицы со старинными каменными домиками просились в пьесы Александра Островского из купеческой жизни XIX века. Пройтись по ним было одно удовольствие. Набрав в музее выпечки удивительных свежайших пряников самых разнообразных форм и цветов, товарищи поздним вечером вернулись в Нижний Новгород, передав по дороге в одну из машин майора два пакета пахучих городецких пряников для всех офицеров, охранявших хранителей.

В отеле, как всегда напротив архива, Максим спокойно сказал Орне, что в этом тяжелом городе будет обязательно нанесет очередной удар. Он опять угадал, этот московский историк с доставшейся от деда-героя удивительной интуицией.

Утром в читальном зале архива всего-навсего на восемь столов, Максим и Орна, оставив Арно на входе «заполнять бланки ненужного ему запроса», просматривали новые исследования о походе войска Минина и Пожарского из Нижнего на Москву в 1612 году. Отчаянный Кузьма Минин при сборе ополчения конфисковал у нижегородских купцов и посадских треть имущества, и этого в городе, похоже, не забыли до сих пор. Максим хотел выяснить, кто из купцов, явно иностранных, купил эту гору добра и за сколько процентов от ее реальной стоимости. У него ничего не вышло, ибо местных краеведов XVII век не интересовал совсем.

Построенный итальянскими зодчими московский Кремль, с высотой стен пятнадцать метров и подземельями – тридцать, взять было практически невозможно штурмом. Пятнадцатитысячное русское войско его и не брало, а только осадило. Оставшись без продовольствия, три тысячи поляков ушли из Москвы, отпустив сотню бояр-заложников, среди которых был совсем юный будущий отец Петра Первого. Ушли с развернутыми знаменами, оружием и всем награбленным. А награбленного было столько, что в последние дни осады, когда у гарнизона кончились пули, поляки стреляли с кремлевских стен крупными жемчужинами.