К ногам.

Крис трогал ее, его пальцы безошибочно находили те места, которых он касался той ночью - руками, губами, языком, - или сжимал до боли, оставляя темные пятна синяков. Сейчас кожа Тори была чиста и бела, но от этих вкрадчивых прикосновений каждое зажившее пятнышко начинало ныть, словно свежее, словно отзываясь пульсирующей болью на прикосновения хозяина.

Крис безошибочно отыскивал эти места, поглаживал их, нажимал, и словно играл мелодию страсти и боли на теле девушки. И та сходила с ума, не понимая, что с ней происходит.

Его золотые пальцы, ласкаясь, провели по ее бедру, и лоно девушки, ее промежность, мягкие внутренние поверхности бедер, которые Крис безжалостно терзал, раздвигая перед собой, наполнились сладкой и болезненной пульсацией, такой желанной и мягкой, что Тори едва не кончила, закусив губы и закрыв глаза, переживая острое, как боль, ощущение. Ей захотелось до головокружения, чтобы он коснулся ее там еще раз, так же грубо, жестоко сминая мягкую плоть, раздвигая ноги и болезненным, резким толчком овладевая ею.

Ладонь Криса осторожно легла на ее ягодицу, и Тори едва не вскрикнула, оттого что кожа от этого невесомого, совсем легкого прикосновения горит, словно в ту ночь, когда он хлестал ее. Словно чувствуя пожар, разгорающийся в ее душе, Крис чуть двинул ладонью, и Тори дрогнула, потому что боль - ненастоящая, выдуманная, но такая желанная и сладкая, - прокатилась по ее нервам кипятком, заставив биться в руках мужчины в настоящем экстазе. Она желала этой боли еще; она вспоминала ее с наслаждением, и ее возбуждение не укрылось от Криса.

- Я же говорил - в тебе есть это, - вкрадчивый тихий голос Криса коснулся ее разума, и Тори почувствовала, как вся дрожит в его руках. - Попробуй теперь сказать, что не хочешь. Попробуй остаться холодной. Попробуй. Попробуй сказать «нет» мне… и себе.

Крис заставил ее сесть, грубо запустил руку в ее волосы и теперь почти касался ее губ своими, выпивал ее дыхание; Тори чувствовала, что ее царь Мидас действительно завладевает ее душой. Больше всего ей хотелось его поцелуя, она умоляюще смотрела в его глаза, почти упрашивая об этом даре, почти целуя его сама, касаясь горячими губами его губ. Даже если она потом умрет от стыда - все равно! Но его золотые пальцы скользили по ее лицу, отвергая ее ласку, и в глазах девушки зажигалось почти исступление, почти мука.

Когда пальцы Криса скользнули по ее спине, повторяя полосу, прочерченную когда-то ударом цепи, Тори не вынесла, изогнулась, словно змея, и замерла, пойманная Крисом за ошейник. Теперь он мог ее гладить и ласкать так, так ему вздумалось бы, и Тори не посмела бы двинуться. Даже на глазах у всех - о нет, она не посмела бы и слова против проронить.

«Что я творю! - думала она, чувствуя, как его пальцы медленно, рождая каждым прикосновением наслаждение, скользят по ее спине, повторяя рисунок из черных ремешков, наслаждаясь их тугостью, перетягивающей белую кожу.- Что происходит?!»

Его рука коснулась, всего лишь коснулась ее плеча, там, где раньше был багровый цветок, оставленный его укусом, и Тори услышала свое оглушительное, возбужденное, горячее дыхание, живое и частое, словно у испуганного животного, попавшего в ловушку. Ее выгибало против ее воли навстречу этим рукам, она млела, а Крис, властно склоняясь над ее запрокинутым лицом, улыбался, как и полагалось улыбаться безжалостному соблазнителю - хищно и страстно, - глядя, как ее глаза затуманиваются и наполняются слезами страха и экстаза. И гладил; боже, как он ее касался, как покрывал позолотой места, помнящие боль и наслаждение!