— Угу. С того самого дня, как ты притащил к нам в дом свою Полину.

— Полина, да, точно. Вот как её звали, — он равнодушно отмахивается. — Почему вы с отцом не разговариваете?

— Слушай, ты будешь вечно переводить тему?

— Я обещал тебе ответить на всё, поэтому мы просидим здесь хоть месяц, но поговорим. Просто мне нужно кое-что для себя уяснить.

Я ещё не успела отойти от того, что он даже не помнил имени своей предыдущей невесты.

Или от того, что я была для него «не обычной интрижкой».

А чем?!

— Хорошо, я объясню. Мой отец, скажем так, очень бурно отреагировал на новость о нашем романе, — специально язвлю, добавляя слову негативную окраску. — Я не знаю, кто ему рассказал, — наконец-то обращаю свой взгляд на Богдана, намекая, что это мог сделать только он. — Но папа был в бешенстве. Он взбесился, а я… я просто уехала. Что мне, слушать оскорбления?

— Почему ты не позвонила мне? — Богдан морщится. — Не сказала, что тебя выгнали из дома? Я бы обязательно помог.

Смешно. А почему я должна была ему звонить? Кто он мне такой?

— Меня никто не выгонял, — пресекаю жалость. — Я сама ушла. Всё, точка. С тех пор мы созваниваемся только с мамой, но после того, как они начали шантажировать меня учебой, наше общение тоже под вопросом.

— И ты никогда не спрашивала, почему он так разозлился, узнав про наши отношения?

Качаю головой.

— Неужели тебе не было интересно?

— Нисколько. Мне хватило того, что отец готов от меня отказаться из-за малейшей «ошибки». Я не оправдала его доверие, а потому не заслуживаю уважения — так он считает. О чем мне с ним разговаривать?

— Позвони отцу, — внезапно предлагает Богдан. — Прямо сейчас позвони ему и спроси, что именно его разозлило. В этой истории не должно быть белых пятен. Уверен, он тебе расскажет во всех грязных подробностях нашу с ним историю. А потом я отвечу на остальные вопросы.

Я отшатываюсь от него, будто получив пощечину. Мельников не отводит взгляд. Смотрит на меня, сжимая пальцами руль.

— Не собираюсь никому звонить.

Мне противна сама мысль. Я отрицаю её, выдергиваю из себя. Никаких звонков. Мне не о чем разговаривать с этим человеком, особенно — сейчас.

Богдан откидывается в кресле, закрывает глаза. Он выглядит уставшим.

— Вам давно пора пообщаться. Ты должна знать всю правду, а я физически не смогу тебе её рассказать. Саш, небо не обвалится на голову, если ты сделаешь один звонок.

— Если ты надеешься нас помирить таким убогим образом…

— Я не собираюсь вас мирить. Я хочу, чтобы между нами не осталось недосказанности.

Свма не понимая, зачем подчиняюсь его просьбе, но вытаскиваю телефон. Вбиваю в поиск по телефонной книжке слово «папа». Долго смотрю на номер, который успела подзабыть.

Нет, я не должна никому звонить… это какая-то глупая манипуляция…

Но зачем-то я выжидала три года, почему-то предпочитала жить в неведении и упиваться собственными обидами. Хотя могла бы спросить с самого начала. Никто не умер бы от одного вопроса.

Богдан прав: небо не свалилось бы на голову.

Глубокий вдох как перед прыжком в бездну...

— Ну, наконец-то, — вздыхает папа таким победным тоном, словно я заставила его ждать, но в итоге приползла на коленях. — Я уж думал, ты вечно будешь корчить из себя самостоятельную мадам. Видимо, тот, у кого ты взяла деньги в долг, требует их обратно? Мои условия ты помнишь. Приезжай к нам с мамой в гости, и я сразу же перешлю тебе любую сумму на карту.

Пытаюсь не слушать его. Не впитывать в себя слова. Отстраниться.

Мне хочется найти поддержку в глазах Богдана, но я запрещаю себе оборачиваться на него. Наоборот, отворачиваюсь к окну и зажмуриваюсь перед тем, как задать тот самый вопрос, после которого не будет дороги назад.