На родительские собрания в школе, которые я проводила довольно часто, вскоре стали приходить только матери моих детей. Без присутствия своих мужей они расслаблялись, прекращали смотреть на меня волком и засыпали вопросами по поводу успеваемости своих детей.

Я ведь была хорошим учителем, и их дети меня любили. Иначе мне, наверное, давно бы устроили тёмную эти законные жёны военных… Ну, мне иногда так казалось. Уж очень, очень я была хороша. Я расцветала с каждым днём от сытой хорошей жизни, от горящих взглядов мужчин, направленных на меня.

Да, эти жёны, даже самые хорошенькие, они чувствовали угрозу, исходящую от меня. И они чувствовали верно. Я давно забыла самого Григория Петровича, но я хорошо помнила то удовольствие, которое он смог доставить мне.

И я была намерена вкусить это удовольствие снова. И, может быть, даже найти себе мужа, разбив чью-то семью. Да, я знала, конечно, что за развод по головке никого не погладят, но ведь и не убьют же.

Ну да, с заграницей придётся распрощаться, но ведь из военных же не выгонят. Да, направят служить в Союз, может быть, даже в глубинку. Ну и что же. Зато у меня будет муж и семья. Так рассуждала я, приглядываясь к окружающим меня офицерам. А те, когда не видели их жёны, флиртовали со мной вовсю.

Поводов находилось множество. Я ведь вольно ходила по военному городку, заглядывая в магазины, в аптеку, в дом офицеров, где была расположена шикарная библиотека и очень неплохой буфет, в котором всегда можно было выпить чай со свежими коржиками.

Забегала и в актовый зал, где стояло фортепиано, на котором я пыталась научиться играть по самоучителю, взятом в библиотеке… Да где я только не бывала…

И везде, везде я встречала офицеров. Это же был военный городок, и офицеры были везде. Они были везде, и они улыбались мне, и шутили со мной, и флиртовали со мной. Они преображались, когда рядом не было их жён.

Так что все усилия этих жён, когда те коршунами следили за своими мужьями на гарнизонных вечерах, пропадали втуне. Более того, эти усилия оказывали прямо противоположное цели действие. Запретный плод сладок, а мужчина, особенно молодой, ведь не собака, его не привяжешь и за ним не уследишь.

Так что довольно скоро очертился круг моих, назову их так, поклонников. Они постоянно встречались мне, куда бы я ни пошла. Заговаривали со мной. И разговоры эти становились всё более и более откровенными с их стороны.

Меня осыпали комплиментами, чуть ли не признавались в любви. О, какие комплименты умеют говорить военные! Какие комплименты… Ооо…

«Вы похожи на Марлен Дитрих, Клавочка…», - говорил один. «О нет, Вы в корне неправы, товарищ капитан! Это Марлен Дитрих похожа на Клавочку!» - возражал другой. «Нет, товарищи, вы неправы оба! Этой Дитрих так же далеко до нашей Клавочки как до Луны!» - подхватывал третий. «О да! Кто такая эта Марлен Дитрих по сравнению с нашей Клавочкой! Да я бы даже не заметил её, появись она здесь!» - добавлял четвёртый…

Но переплюнул всех подполковник Тищенко, который однажды заявился в буфет дома офицеров с гитарой и, чуть-чуть фальшивя, пропел, глядя на меня поплывшим взглядом: «Вас не трудно полюбить… Нужно только храбрым быть…» Ооо… После этого случая Тищенко за глаза стали звать «наш шансонье» …

Они много всего говорили мне, эти офицеры… Говорили, что даже солнце меркнет рядом со мной… Что я освещаю дивным светом скучную гарнизонную жизнь… Что я волшебное виденье… Что один взгляд моих прекрасных глаз дарит ни с чем не сравнимое наслаждение…

Что на меня хочется смотреть бесконечно, не отрывая взгляда… Что день, когда не удаётся хотя бы издали увидеть меня, прожит абсолютно зря… Ну и прочее в том же духе.