– Отправить человека без ведома князя будет сложно, парнас13. А если и удастся, люди Игоря могут перехватить гонца в любой миг, – с тревогой сказал Иегуда. – К тому же не беспокоит ли тебя, Авраам, что, прознав о приготовлениях кагана Иосифа, Игорь обвинит нас, киевских иудеев, в измене? Сумеет ли каган удержать военные приготовления в тайне? А если нет? Тогда сурожские союзники Игоря очень скоро донесут ему о них. Самкерц-то, может, и устоит, но Козары будут стёрты в пыль дружиной князя.

На некоторое время воцарилось напряжённое молчание – почтенные иудеи притихли, представив последствия княжеского гнева. Разорённые дома, пожары, детский плач, рыданья поруганных жён, убитые мужи – их привычная жизнь превратиться в пепелище…

– А есть ли нам до всего этого дело, братья?! – воскликнул молчавший до сих пор иудей, звавшийся славянским именем Гостята, озвучив витавшие в воздухе мысли прочих. – Ведь мы уже давно живём в Киеве. Кагану Иосифу – не дети мы, а торговые сорядники. Как и князю Игорю. Но Иосиф далёк от нас, а Игорь – рядом.

– Видно, оттого, что твоя мать и бабка были из полян, ты и ведёшь подобные речи. И оттого же они простительны тебе, – резко сказал Авраам. – Ты забыл, однако, что зовёшься не Гостятой Кияновичем, а Гостятой бен рабби Кием бар Коеном. А что значит – бар Коен? О чём говорит это прозвание, данное твоему отцу? Напомнить о том, сын мой? – Авраам устремил огненный взгляд на Гостяту, и тот, смешавшись, опустил глаза.

– Я не забыл, отец… Родовое имя Коен носят потомки первосвященников, ведущих род от Аарона, старшего брата самого Моисея… Прости мне моё малодушие – не о себе я думал, но о детях… Гнев князя будет ужасен…

– Гнев князя будет ужасен, братья, это правда. И я хоть и стар, но не безумен, – устало вздохнул Авраам. – Но вы мыслите узко и глядите близко. Мы закроем глаза и заткнём уши, пребудем в мире и благости. Но кто поручится, что, завоевав Самкерц и утвердившись на берегах меотийских, Игорь остановится? Не возжелает приблизиться к Гурганскому морю14? Кто поручится за то, что русы не двинутся следом на Саркел? А после? На столицу каганата… Вот что я вам скажу, братья. Нет иудеев в Итиле, нет иудеев в Киеве, нет иудеев в Праге, Регенсбурге, Кордове, Кустантине. Но есть иудеи – единый народ. Избранный богом. Мы всегда помнили о том. Потому, рассеявшись по всему свету, не потеряли себя, не сломились…

– Мы должны действовать чужими руками… – пробормотал Иегуда.

– Но чьими? Кому ещё выгодно ослабить Игоря? На сей раз Червонная Русь будет заодно с Киевом. Князь Тудор Плеснеский желает торговых выгод от греков не меньше Игоря.

– Я буду молить Господа нашего о вразумлении, как молил Моисей. Господь да услышит нас, и мы отыщем решение этой каверзе…

Князь Смоленский Володислав самолично приехал в Киев. Встречать его ладьи на причалы Почайны князь отправил Асмуда и Предславу. Велел принять смоленского правителя с почётом и лаской, проводить в терем Оды для отдыха и общения с дочерью, преподнести от его имени дары. День спустя князь и княгиня Киевские ждали Володислава в Князевом Приказе, куда он и явился в назначенное время вместе со своими людьми и Асмудом.

Первый же беглый взгляд на смоленского князя обнаруживал его удивительное сходство с дочерью. Володислав выглядел более грубым, пожи́лым, но вполне узнаваемым изводом15 юной княжны Любомиры в мужском обличье. Буйные, проволочно-жёсткие рыжие кудри обрамляли лицо Володислава. Того же цвета, что и волосы, была густая борода и кустистые брови, из-под которых светло-голубые водянистые глаза смотрели настороженно, даже злобно, будто у пойманного, но не укрощённого зверя.