– Ты кто? – заорал он на Олега, и тот увидел, что на Аскольда косится Дир и на его лице недоумение.

– Я привёз вам товар, – ответил Олег, взял из рук Радомысла маленького мальчика, который только что проснулся и глазел, готовый брызнуть слезами.

В это время на двух других кораблях Олеговы люди, которые людям Дира и Аскольда показывали мечи, мол, на продажу, против них эти мечи и обратили. Старый Дир узнал Олега и скинул пояс с мечом, железо грохнулась о дерево, а Аскольд попробовал выхватить свой меч, но очень длинным он оказался, и Радомысл перехватил его руку у кисти, а другой вонзил в горло острый нож. Люди Дира и Аскольда побросали оружие и понурились. Люди Олега всех порезали и утопили.

Вот тут и дрогнуло время.

– Князь! – вдруг услышал он, и даже не услышал, потому что всё, что могло шуметь и греметь, навалилось одновременно: и ливень – вода заливала уши; и громы и молнии, и завывания ветра, и скрипел корабль; и выли ужи, как струны на гуслях, которые кто-то будто рвал сильными пальцами. Олег глянул, но ничего не понял и снова услышал: «Кня-язь!»

Он забыл про Дира и Аскольда, это всё прошло и не вернётся. Темноту взрывал свет факела на мгновения, но от этого глаза только слепли, и вдруг во вспышке молоньи он увидел Василису, это она звала его. Он кинулся по скамьям, несколько раз чуть было не сверзился в воду, так качало из стороны в сторону, но добежал и увидел, что в воде за кормой кто-то бултыхается, и он кинул ведро, а сам крепко ухватился за верёвку. И дёрнуло так, как дёргает тот, кто хочет выдернуть у тебя эту самую верёвку из рук.

«Ухватился», – промелькнуло в голове, и он сильно потянул на себя, подтащил к корме, зацепился за пояс-сыромятину и штаны и вытянул… Радомысла.

Лицо старика мелькало в полыхании факела, и Олег увидел, что Радомысл не сводит с него глаз.

«Всё, старик, дыши!» – подумал Олег и стал прорываться на нос.

Гроза бушевала, ливень сменился на дождь с низовым ветром, а всплески молний и громы пошли на левый берег Днепра и полыхали там.

«Много воды вылилось, много!» – радостно думал Олег.

Перед тем как войти в баню, Ганна увидела с северной стороны тонкую чёрную полосу над горизонтом. «Большая гроза идёт!» – обрадовалась она.

Она прогнала Свирьку, та была нужна, но Ганне захотелось побыть одной.

Свирька натаскала дров и воды и затопила печь. Воздух в бане нагрелся и был сухой такой, что сушило гортань и кололо веки. Ганна замотала волосы в убрус, и сейчас сухие концы льняного полотнища обжигали голые плечи.

«Нет, не буду воду плескать, не продохнуть будет…» – подумала она и железными клещами повытащила из печки половину дров и выбросила вон.

– Ты чего, хозяйка? – услышала она и вздрогнула, когда в баню вдруг ворвалась Свирька. – Чего выбрасываешь, баню снаружи запалишь, дети пожгутся!..

– Иди уже! – огрызнулась Ганна, а сама подумала: «Хорошо, что ты рядом, теперь и не запалю, и дети ваши не пожгутся!»

– Раздумала, што ли, париться?

– Иди, сказала тебе, и пригляди, чтобы беды какой не было… – упрямо проговорила Ганна.

Когда Свирька вышла, Ганна села на полок и сняла убрус, дотянулась до задвижки и открыла, потёк свежий прохладный воздух.

Ганна вздохнула.

Зашла Свирька, поставила ковш с отваром и вышла.

«Какая она всё-таки не дура! – подумала Ганна про Свирьку. – Понимает, когда нужна, когда нет!»

От отвара пахло сырой землёй и грибами, Ганна осторожно попробовала, тёмно-коричневого цвета отвар был тёплый, самый раз! Она сделала несколько глотков, легла на поло́к, закрыла глаза и…