Из края в край, из града в град

Судьба, как вихрь, людей метет,

И рад ли ты или не рад,

Что нужды ей?.. Вперед, вперед!

Федор Тютчев

Время течет неодинаково. Течение его то убыстряется, то вновь становится плавным и неспешным. Но это в жизни страны или отдельного княжества, а также в больших городах. В деревне же все зависит от времени года. Весна – пора горячая, летом опять-таки дома не посидишь, а вот начиная с осени, когда урожай уже собран, можно и не торопиться, посудачить о том о сем.

Правда, новостей – кот наплакал. Разве что в который раз вспомянуть, как у хромого Шлепы волки утащили две последние овцы из хлева, да неспешно обсудить Захария Мутю, вовсе выжившего из ума, коли он решил на старости лет присвататься к молоденькой девке Осинке из соседнего сельца.

Прочие разговоры на мужских посиделках тоже под стать времени – тягучие и неторопливые, касающиеся преимущественно традиционной зимней поездки в Ожск. К примеру, сколь зерна и прочего придется свезти на торжище, дабы справить новую одежонку, кой-что из утвари и прикупить, ежели останется несколько кун, баские колты[49] для своей заневестившейся дочери. А может, все-таки выждать чуток да отправиться в стольную Рязань, где цены, скорее всего, будут куда выше…

Оживление наступит позже, когда на сбор осенних кормов прибудут княжьи люди. Тут-то и можно будет узнать почти все главные новости о происходящем в княжестве. Почти, потому что кое о чем чуть раньше непременно расскажут проезжающие мимо купцы. Тогда народу будет о чем потолковать. А уж если новости действительно серьезные, да к тому же напрямую касаются самой деревни, тут пересуды на посиделках могут затянуться и до глубокой ночи.

Вот и ныне, невзирая на позднее время, в селище Березовка, что стояла близ Ожска, народ еще не угомонился. Шутка ли, коль наутро присланные от рязанского князя Константина дружинники должны увести незнамо куда тридцать пять мужиков и парней. Словом, всех, кому исполнилось осьмнадцать годков и не перевалило за сорок.

Зачем? Куда? Надолго ли? О-о-о, тут есть о чем говорить и… гадать, поскольку хотя тиун со слов старшего из троицы дружинников по имени Бажен все объяснил, но веры ему почему-то не было. Мол, сказали ему, что предстоит обучить всех собираемых ратному делу, вот он и передал. Пробовали тиуна напоить да развязать язык, но не проболтался, окаянный, а может, и впрямь не знал истинной цели сбора.

Сунулись было к Купаве – чай, сам князь к ней частенько наезжает, но и та руками развела. Мол, знать не знаю, ведать не ведаю, потому как со мной он таких бесед не ведет. К тому ж с тех пор, как он сел на княжьем столе в Рязани, она его и вовсе не видела ни разу. А к суровому княжьему вою подступиться даже не пытались – уж очень мрачным и хмурым он выглядел. Такой, поди, коль речь придется не по нраву, и за меч может ухватиться. Нет уж, ни к чему самим будить лихо, пока оно тихо.

Ясно было одно – неспроста забирают мужиков. И словеса дружинников на веру брать – дурнем быть, ибо ранее никогда такого не случалось, чтоб пешее ополчение сбирали только для учебы. Чай, они не вои, в дружине не состоят и злата-серебра за службу не получают. У них перед князем долг иной: землицу вовремя засеять да урожай собрать, а еще скотину вырастить, дабы и самому с хлебом-мясом быть, и князя не обидеть. Для того каждый малец с детских лет нужные навыки усваивает, а чтоб учиться воевать…