– Да почему свара? – запальчиво возразил Андрей. – Коль на то пошло, то можно и вместях с черниговцами да с новгород-северцами идти, а опосля поделимся.

– Поделимся… А делить-то как собрался? – полюбопытствовал киевский князь. – Неужто мыслишь, будто опосля того, яко мы подсобим Ингварю верх над Константином взять, сей княжич токмо своим Переяславлем удоволится? Да еще черниговцы с новгород-северцами долю свою затребуют. Али сам, по своему разумению сей пирог на ломти нарезать примешься? Кошкам по ложкам, собакам по крошкам, а нам, лю́бым, по лепешкам. Ох, чую, сызнова уйма обиженных эдакой дележкой сыщется. К тому же, пока мы полки сбирать учнем, да пока до Рязани стольной доберемся, Ингварь-младший и сам, поди, за отца своего отмстит.

– А ежели силенок не хватит? Ну как не возможет он злодея одолеть? Тогда что? – попытался возразить Андрей. Очень уж ему не хотелось расставаться с заманчивой идеей обрести пусть и небольшое, но свое собственное княжество.

– Тогда он помощи попросит, – пожал плечами киевский князь, но сразу же, покосившись на оживившегося сына, безжалостно уточнил: – У соседей.

Андрей нахмурился, понимая, куда клонит его отец, а тот, желая окончательно расставить все точки над «i», продолжил:

– Тем же черниговцам челом ударит али владимирским князям в ноги поклонится. К кому придет, тому и резон идти на Рязань.

– Так владимирцы те же Мономашичи, что и мы, – возмутился Андрей. – Выходит, им можно, а нам нельзя?

– Те, да не те. У детишек Ингваря-старшего, кои в Переяславле сидят, родная прабабка Аграфена Ростиславна[8] двухродной сестрицей доводится всем Всеволодовичам. Стало быть, родичам малолетним им сам бог повелел подсобить.

– Погоди-погоди, – насторожился Андрей. – Ежели она их двухродная сестрица, стало быть, и нам тоже сродни. – И он пытливо уставился на отца.

– Ну сродни, – нехотя признал тот. – Да родство-то уж больно дальнее – трехродный братанич[9] я ее.

– Тогда выходит… – обрадованно улыбнулся Андрей.

– Ничего не выходит, – сердито перебил сына Мстислав Романович. – Ежели такую дальнюю считать… Да ты сам помысли, кто ты тому же Ингварю?

Андрей помыслил и приуныл. Получалось, вроде как стрый[10], только пятиродный. Такое и впрямь никуда не годилось.

– К тому же у них и куда ближе родич имеется – Мстислав Удатный, кой покойному Ингварю, да и всем прочим убиенным под Исадами князьям через мать свою двухродным братцем приходится[11], – на всякий случай добавил отец.

– А мы как же?! Ведь старейший стол у нас!

– А ты не забыл, кто нас на стол этот подсаживал?! – рявкнул киевский князь. – Должон в памяти держать – всего-то три года и минуло с тех пор[12]. Коли не Удатный, доселе сидели бы мы в Смоленске. Да и Всеволодово наследство, за кое свара у братьев была, тоже Мстислав Удатный переделил. Так что поглядим, как он на все это откликнется, а покамест обождем. – И он, смягчив тон, почти просительно произнес: – Пойми, сыне, не с руки нам ноне туда встревать. Сам, поди, ведаешь, что у меня одно название и осталось гордое – Великий князь Киевский. На деле же взять – кто меня ныне слушаться станет? Да и великий ноне не я один, – грустно усмехнулся он. – Того же Всеволода Юрьича усопшего сколь лет при жизни так величали, а ежели призадуматься, то и по делу! – вздохнул Мстислав Романович.

Говорить все это вслух, да еще родному сыну, было неприятно, но надо. Хотя будь в горнице еще кто-то, киевский князь такого ни за что бы не произнес – кому приятно сознаваться в собственной слабости. Но кроме Андрея, в ней никого не было, поэтому он и выдал все как есть, напрямую. Выдал и с грустью посмотрел на понурое лицо самого младшего из своих сыновей.