Мстислав вновь погрузился в раздумья, беззвучно шевеля губами. Ростислава, внимательно посмотрев на отца, решила ковать железо, пока оно горячо, и на всякий случай тут же подкинула новый довод в пользу своей версии:

– Да еще об одном помысли-ка. Сказывали, что у Константина, когда он из Исад бежал, от воев Глебовых спасаясь, всего трое али четверо осталось из дружины всей, да и сам он весь в ранах был. До того ли ему, чтоб о детишках княжьих думать? Да и на что они ему, ведь в Рязани не он сидит, а его брат Глеб. Опять же и послать ему некого, да еще сразу во все места. А ведь сказывают, токмо в Пронск десятка два приехало, да и в другие грады столько же, – ты сам-то сочти, батюшка.

– А кто же тогда?.. – Мстислав, не договорив, оторопело уставился на дочь. – Убивец-то тогда кто?

«Экий ты недогада, батюшка!» – чуть не сорвалось с ее языка, но она сдержалась и спокойно, даже чуточку равнодушно – мол, далеки от меня дела рязанские – предложила:

– А ты на каиново место князя Глеба примости, и сразу все вмиг сойдется. Да и никакой несуразицы уже не будет. Опять же помысли, нешто гражане Рязани стольной утерпели бы такое непотребство, чтоб над ними братоубийца сидел? Они, конечно, не вольные новгородцы, но буйства и у них в достатке. Земли-то украйные, неспокойные, так что там удалец на удальце.

– А я вече сбирать хотел, – растерянно протянул Мстислав.

– Собрать его завсегда успеешь, – деловито заметила дочь. – Токмо в народе не зря сказывают: «Сперва рассуди, а опосля осуди». К тому ж я тут и еще кой-что вспомянула. Ты ведь на Чернигов не самовольно пошел – смоленские князья подсобить просили. А Великий Новгород возьми. Сами людишки за тобой в Торопец, а опосля и в Галич прибежали. Да и Юрия со стола во Владимире ты ссаживал не для себя – для старшего Всеволодовича старался, кой сам в твой стан полки свои привел. А ныне незваным возжаждал пойти. Рязань же, сколь я памятаю, незваных гостей не жалует. Там даже сын покойного Всеволода Юрьича усидеть не смог, а уж на что его батюшка силен был[22].

– Силен-то силен, а со мной потягаться он не возмог – уступил[23], – заметил Удатный с удовлетворением и легкой гордостью.

– Верно, уступил. А еще и потому он так сделал, что чуял, на чьей стороне правда. А ныне, батюшка, ты сам-то ведаешь, у какого края ее в Рязани искать?

Мстислав смущенно засопел. До разговора с дочерью он это ведал точно, а вот теперь, после всех ее слов, и впрямь получалось, что… Нет, он все равно так до конца и не согласился с тем, что правда на стороне Константина, но если ее нет и у Глеба, тогда где она вообще? И что тогда делать?

– К тому ж и путь туда не близок, – прибавила Ростислава, видя отцовские колебания. – Как знать, можа, пока ты полки соберешь да туда подойдешь, младшой Ингварь с Константином, во всем разобравшись, сами мирком поладят. А тут и ты заявишься с дружиной. Получится, что ни к селу ни к городу.

Она окончила шитье, деловито перекусила нитку зубами и, держа рубаху на вытянутых руках, принялась придирчиво оглядывать свою работу. Мстислав сидел погруженный в глубокое раздумье. Молчание затянулось, но Ростислава терпеливо ждала, не мешая неторопливому ходу отцовских мыслей. Она даже затаила дыхание, чтоб ничем не потревожить князя, пока он будет делать новый выбор.

– Да-а-а, мыслится мне, что ежели все взвесить как следует, то надо бы малость погодить, покамест все до конца не прояснится. Какой ни будь острый меч, ан и им всех концов не отрубишь – все равно рано или поздно, а наружу выйдут, – пришел наконец Удатный к окончательному выводу и вопросительно посмотрел на дочь.