Снова захотелось крушить мебель, вот и пошел прахом весь мой самоконтроль. Мне было очень обидно, что Владимир Петрович мог допустить, что я способна на нечто подобное… Как ни крути, это полная ерунда, если Кирилл мог так тепло на меня смотреть, если он целовал меня, как я могла прыгнуть в объятия Андрея и, тем более, Мартынова, который у меня уж точно не ассоциировался с постелью? Может, меня околдуют, опоят? Может, я не буду отдавать себе отчет?

— Изольда, — мягко сказал Золотаревский, встал и медленно подошел ко мне, обнял сзади за плечи. — Ты просила меня показать тебе то, что я видел, и я показал. Не заставляй меня сожалеть об этом.

— Простите, — пробормотала я, смотря в пол.

— Ты должна меня тоже понять. Вы все мне как дети, но Кир… Я очень его люблю и переживаю за него. Ты видела его когда-нибудь таким счастливым, как в том видении?

Я шмыгнула носом.

— Я знаю его всего ничего.

— А я знаю его почти всю его жизнь. И могу с уверенностью сказать, что нет, не видел. Не знаю, что ты сделаешь и что заставит его быть счастливым, но прошу тебя как его отец: не сделай ему больно.

Я резко повернулась и вскинула на него глаза. Мое сердце громко стучало.

— Никогда.

Зототаревский же только покачал головой.

— Вы меня осуждаете? — зачем-то спросила я, хотя и видела в его глазах лишь доброту.

— Я уже достаточно стар и опытен, чтобы не осуждать никого, и особенно за то, чего еще не произошло. Поверь мне, видения — это лишь вспышки, кусочки, вырванные из контекста. Мы не знаем, что было до того мгновения, которое было показано нам волей судьбы, и что последует после. Поэтому я прошу лишь об одном: не сделай ему больно.

Я не знала, что сказать. Мне очень хотелось, чтобы первые два видения сбылись. А остальные хотела бы никогда не видеть. И пусть Владимир Петрович и говорил, что яркие видения всегда сбываются, я ему не верила. Я знала себя и знала, на что способна, а на что нет. А еще я уже достаточно хорошо знала Зверя и была уверена, что он без спросу не захватит мое тело.

— Приступим к занятиям? — спросил Владимир Петрович, отрывая меня от мрачных мыслей, которые уже совершенно перепутались и превратились в кашу.

— Не уверена, что настроена на учебный лад, — призналась я.

Перед глазами все еще были черные шелковые простыни.

Золотаревский смерил меня взглядом, словно взвешивая и оценивая мое душевное состояние. По тому, как он хмыкнул, я пришла к выводу, что вердикт он вынес неутешительный.

— Что ж, — изрек Владимир Петрович, — может, оно и к лучшему. — Я вскинула бровь. — Погода замечательная, предлагаю тебе прогуляться… Даже не так. Предлагаю тебе прокатиться.

— Куда? — подозрение в моем голосе было просто прозрачно.

— В Ясли. — Его улыбка стала самодовольной, видимо, своим детским домом он очень гордился. — Леночка сказала мне, что ты интересовалась Яслями. Так вот, я предлагаю тебе прокатиться и познакомиться с ними, так сказать, увидеть все своими глазами. Ты согласна?

Похоже, на отрицательный ответ он не рассчитывал. Интересно, как бы Золотаревский отреагировал, если бы я сказала «нет»? Впрочем, мне не очень-то хотелось испытывать терпение старика.

— Согласна, — ответила я. Возможно, он был прав, и мне стоит отвлечься, тогда видение черных простыней перестанет быть таким ярким. — Поедем на моей машине?

Золотаревский усмехнулся.

— Ехать нам далеко, и нам потребуется что-то помощнее твоей малолитражки.

Как и все водители, безумно любящие свою машину, я немедленно надулась.

— Я бы попросила.

— Без обид, — усмехнулся тот и нажал клавишу коммуникатора. — Леночка, позвони Степану, пусть будет готов через пять минут.