С осторожностью подбирая слова, старик признался Дэнни:

– Этот Маккарти пугает меня. В Германии все тоже так начиналось.

Растревоженный нахлынувшими тягостными воспоминания, он помолчал, а затем тихо продолжил:

– Дэниел, страх охватил страну. Сенатор Маккарти считает, что может диктовать Гарварду свои условия, указывая, кого им выгнать, и все такое прочее. Думаю, их ректор проявил невероятную храбрость. Мне хочется выразить ему свое восхищение.

– Но как вы собираетесь это сделать, господин Ландау?

Старик наклонился к своему гениальному ученику и произнес:

– Я отправлю туда тебя.


Пришли майские иды 6, а с ними – и уведомления о зачислении. Принстон, Гарвард, Йель, Стэнфорд – везде были готовы принять Дэнни. Даже доктор Росси был впечатлен – хотя он и опасался, что выбор сына окажется губительным для него самого.


Катастрофа случилась в те выходные, когда он позвал Дэнни в свой кабинет, сплошь уставленный обитой кожей мебелью. Там-то отец и задал ему главный вопрос.

– Да, папа, – робко ответил юноша, – я еду в Гарвард.

Воцарилась мертвая тишина.

До этого момента Дэнни подспудно лелеял надежду, что, почувствовав твердость его решения, отец наконец смягчится. Но Артур Росси был непреклонен.

– Дэн, мы живем в свободной стране. Ты имеешь право выбирать, в каком университете тебе учиться. Однако и я свободен выразить свое несогласие. Я не заплачу ни цента за твое обучение. Добро пожаловать в самостоятельную жизнь, сын. Ты только что заявил о своей независимости.

На мгновение Дэнни растерялся. Затем, внимательно посмотрев на отца, осознал, что Маккарти – всего лишь предлог: Арту Росси просто не было никакого дела до своего сына. Он понял, что должен преодолеть свою детскую потребность в одобрении этого человека.

Теперь он знал, что никогда его не добьется. Никогда.

– Хорошо, папа, – хрипло прошептал Дэнни. – Как пожелаешь…

Потом развернулся и молча вышел из комнаты. Сквозь массивную дверь он услышал, как отец в ярости стукнул кулаком по столу.

Странно, но он почувствовал себя свободным.

Джейсон Гилберт-младший

В радостной песне так счастлив был он,
звезды кружились с ним в унисон,
так безупречно сейчас, что, о да,
и запястья сумерек пели тогда,
его плоть была плоть, его кровь была кровь:
ни один голодавший не желал ему зла; не
один инвалид в гору ползал улиткой,
чтоб освятиться его улыбкой[6].
Э. Э. Каммингс,
выпуск 1915 года.

Он был Золотым мальчиком. Высоким светловолосым Аполлоном, своим магнетизмом притягивавшим любовь женщин и вызывавшим восхищение мужчин. Каким бы спортом он ни занимался, у него все получалось. Учителя его обожали, ведь несмотря на всю свою славу, он оставался любезным и почтительным.

Короче, уникальный молодой человек – родители мечтают о таком сыне, а женщины – спят и видят подобного возлюбленного.

Можно было бы даже сказать, что Джейсон Гилберт-младший – воплощение американской мечты. Собственно, многие так и полагали, но под блестящей оберткой скрывался один-единственный недостаток, прискорбный изъян, передаваемый из поколения в поколение.

Джейсон Гилберт родился евреем.

Его отец изо всех сил старался скрыть этот факт. Ведь Джейсон Гилберт-старший помнил по синякам из своего детства в Бруклине[7], что быть евреем – тяжкая ноша, камнем висящая на шее. Жизнь стала бы куда лучше, если бы каждый был просто американцем.

Он уже давно хотел сменить фамилию, доставившую ему столько неприятностей. Наконец, одним осенним днем 1933 года, постановлением окружного суда Яков Грюнвальд начал новую жизнь с новым именем: Джейсон Гилберт.