К явной досаде супруга, она на следующий день после ужина оставила их наедине, чтобы они смогли поболтать по-свойски. Разговаривая с Дэнни, Артур всегда ощущал некое смутное беспокойство.

– В школе все хорошо? – поинтересовался он.

– Ну, и да, и нет, – произнес Дэнни так же скованно, как и его отец.

Доктор Росси чувствовал себя пехотинцем, с ужасом ступающим на минное поле.

– А в чем дело?

– Пап, в школе все считают меня немного странным. Но многие музыканты такие.

Доктора Росси прошиб пот.

– В каком смысле, сынок?

– Ну, они очень увлечены своим делом. Как и я. Мне хочется посвятить всю свою жизнь музыке.

В течение нескольких секунд Арт Росси судорожно пытался подыскать подходящий ответ.

– Что ж, ты – мой сын, – наконец сказал он, так и не подобрав слов, выражающих искреннюю любовь к сыну.

– Спасибо, пап. Я наверное, пойду вниз и позанимаюсь.

Дэнни ушел, а доктор Росси налил себе выпить и подумал: «Видимо, я должен быть доволен».

Страсть к музыке была лучше всех тех увлечений, что он себе воображал.

Едва ему исполнилось шестнадцать, Дэнни дебютировал в качестве солиста симфонического оркестра колледжа. Ведомый дирижерской палочкой своего наставника, он сыграл перед полным залом Концерт для фортепиано № 2 Брамса – довольно трудное произведение. Его родители тоже были среди зрителей.

Когда бледный от страха Дэнни ступил на сцену, свет старомодного прожектора, отразившись в его очках, едва не ослепил юношу. Наконец он приблизился к фортепиано, чувствуя себя парализованным от ужаса. Доктор Ландау подошел к нему и шепнул:

– Не волнуйся, Дэнни, ты хорошо подготовлен.

И боязнь Дэнни вдруг рассеялась.

Потом ему казалось, аплодисменты никогда не утихнут.

Откланявшись, он повернулся к своему учителю, чтобы пожать ему руку, и, к своему удивлению, увидел в глазах старика слезы.

Ландау обнял своего протеже.

– Знаешь, Дэн, я очень тобой горжусь.

Обделенный по большей части родительским вниманием, сын должен был бы прийти в восторг от такой похвалы. Но в тот вечер Дэниела Росси опьянило новое ощущение: обожание толпы.

С университетом Дэнни определился уже в старших классах: он поступит в Гарвард, где будет изучать композицию у Рандалла Томпсона, прославившегося своими хоралами, и у виртуозного симфониста Уолтера Пистона. Это воодушевляло его настолько, что он был готов целыми днями корпеть над учебниками по естествознанию, математике и праву.

Из сентиментальных чувств доктору Росси хотелось бы, чтобы его сын оказался в Принстоне, воспетом когда-то Ф. Скоттом Фицджеральдом. В Принстоне, который должен был бы стать альма-матер Фрэнка.

Но Дэнни был непоколебим в своем выборе, и Арт Росси в итоге перестал его уговаривать.

– Я ничего этим не добьюсь. Пусть парень учится, где хочет.

Однако затем случилось нечто, из-за чего он перестал так спокойно к этому относиться. В 1954 году сенатор Маккарти рьяно взялся за Гарвард – это «прибежище коммунистов». Некоторые из местных преподавателей ни за что не желали сотрудничать с его комитетом и отвечать на вопросы о политических взглядах своих коллег.

Что еще хуже, Маккарти потребовал их уволить, но ректор Гарварда, упрямый доктор Пьюзи[5], отказался.

– Сынок, как ты можешь мечтать поступить в подобный университет? Ведь твой брат погиб, защищая нас от коммунистической заразы, – все чаще и чаще повторял доктор Росси.

В ответ Дэнни хранил молчание. Какой был смысл объяснять отцу, что музыка не связана с политикой?

Доктор Росси все настойчивее выражал свое неодобрение, мать Дэнни, как могла, поддерживала нейтралитет. Поэтому Ландау был единственным, с кем Дэнни мог обсудить свое затруднительное положение.