Подъезжая к дому на возвращенной машине, Крахоборов вдруг резко затормозил. Остановился. Взял Юрия странно, руками за уши, повернул к себе его голову, покрутил ее и сказал:
– Понимаешь или нет, что тебя убить могли, брат? Понимаешь или нет?
– Понимаю, брат, – сказал Юрий.
И вдруг действительно понял – но не то, что его убить могли, а то, что этот странный человек, неизвестно зачем подобравший его и подаривший ему новую жизнь, его, Юрия, любит почему-то – и, может, действительно, как брата.
Через пару дней Крахоборов сказал Юрию:
– Ты собирался отработать, если б мы машину не нашли. Интересно, каким образом?
– Специальность у меня есть, – с юмором ответил Юрий. – Нищий я. Я смотрю, в Москве нищим очень даже неплохо подают.
– Нет, это не годится. Работу я тебе нашел.
– Отлично, – уныло сказал Юрий.
– Работа такая. Учить английский язык и читать книжки. Мне нужен образованный референт со знанием английского языка.
– Плохие шутки, – сказал Юрий. – Я русский-то толком не знаю.
– Значит, заодно и русский выучишь.
И Крахоборов принес книги, принес кассеты с уроками английского языка, давал ежедневные задания.
Юрию очень хотелось сделать ему приятное, и он старался.
Но дело никак не шло. Оказывается, чудом сохранив себе сердце, печень, почки и прочие органы, он все-таки разрушил алкоголизмом одну очень ценную вещь: память.
Слушает запись с английскими словами, старательно повторяет, выключает магнитофон, пытается вспомнить, но на втором слове спотыкается, дальше – хоть убей. По десять, по двадцать раз прослушивает или вычитывает в книге, кое-как осилив сумасшедшее английское правописание, слова и выражения, пытается повторить наизусть: пустота, ничего в памяти не осталось!
Юрий чуть не плакал.
Но однажды, раздраженно листая учебник, наткнулся на стишок, он показался знакомым, потому что и на кассете был.
Стишок запомнился неожиданно легко, он прочел его Крахоборову – и даже с выражением. Крахоборов смеялся, бил его по плечу и благословил на дальнейшие подвиги.
Юрий выучил еще один, гораздо длиннее, начинающийся словами:
И дело пошло, проснулась память и стала жадной, Юрий не только английские слова и фразы, он и содержание прочитанных книжек запоминал и пересказывал Крахоборову. Он делал это без фокусов, просто, но Крахоборов почему-то то и дело хохотал, ударяя себя по коленкам.
– Ты, брат, так излагаешь, что узнать нельзя: совсем другая история, – сказал он как-то и тут же задумался, привыкший моментально чуять пользу и в чужих, и в собственных словах.
– Вот что, – сказал он. – Изложи-ка ты мне эту историю на бумаге. Как рассказывал, так и изложи. В книгу не заглядывай.
– Зачем?
– Это не для баловства. Это дело, – веско сказал Крахоборов.
Что ж, Юрий мучился целую неделю – изложил, на ходу многое додумывая и придумывая, потому что просто пересказывать было неинтересно.
Крахоборов, читая, смеялся беспрерывно. Юрий этого не мог понять, поскольку и книжка, и история, по ней написанная, были трагическими. Он даже обиделся слегка.
– Ты художник! – сказал ему, извиняясь за смех, Крахоборов. – Художник-примитивист. Знаешь, что это такое?
Юрий промолчал.
– Не знаешь. И хорошо. И не должен знать. Потому что если художник-примитивист знает, что такое примитивизм, то он уже не художник-примитивист. Мы вот что из этого сделаем. Мы сделаем из этого кино!