– Это вы спрашиваете?

– Я рассказываю, о чем я вчера думал.

– А спросить не хотите?

– Дело не во мне. Любой ваш ответ будет неверен. Вы, Нина, человек многозначный или… Сложный, в общем. Деликатный. Вам нельзя задавать прямые вопросы. Допустим, я его задал. Вы ответите: конечно же, я хочу продолжать с вами знакомство! Но откуда я знаю, скажете вы это от чистого сердца – или от деликатности, от жалости, может быть, от каких-то других причин, включая, извините, и такую, возможно, причину, как одиночество, которое можно скрасить общением даже с таким нудным человеком, как я.

– А если я скажу, что не хочу продолжать с вами знакомство?

– Допускаю. Но я ведь недаром рассказал вам историю про своего приятеля. Вы, извините, чем-то похожи на него. Даже ваше похвальное, конечно, стремление говорить только правду – это только мое предположение! – идет не от природной правдивости, все мы природно правдивы! – а от волевого решения, вы же сами сказали – вдруг! Это вдруг – симптоматично. Но желание говорить только правду есть лишь составная часть желания быть оригинальной, быть самой собой…

– Если самой собой, то…

– Я понимаю, о чем вы! Здесь нет никакого противоречия! В том-то и фокус, что человеку кажется, что он самим собой хочет быть, на деле же он становится кем-то, кого он в себе и про себя придумал. И вы могли бы сказать, что не желаете меня знать не потому, что действительно не желаете меня знать, а от нежелания быть пошлой, неоригинальной, от опасения, что про вас подумают, что вы – из деликатности, из жалости…

– Но ведь вы так и подумали!

– Ничего подобного! Я изложил несколько версий, не зная, какая из них вероятней, поскольку я вообще вас плохо знаю. И самое лучшее – не обговаривать это, остерегаться прямых вопросов и ответов, а исподволь понять, что к чему.

– Да, возможно… Еще чаю?

– Спасибо.

– Спасибо – да или нет?

– Спасибо, да.

Она говорит:

– Он был таким, какого я представляла себе, когда его еще не знала. Именно такой. Это раздражало даже, я искала в нем всякие недостатки – и находила, конечно, но и недостатки были такие, какие должны были у него быть. И он мне говорил то же самое. На самом же деле, конечно, произошла подмена – сперва появился реальный человек, а потом вспомнилось якобы собственное представление о нем, то есть не о нем, а об идеальном, так скажем, варианте, ну, не идеальном, вы понимаете. То есть вспоминались те мысли, которых не было, они задним числом придумывались. Но удивительно, как желания исполнялись! Однажды – после долгого тихого, мирного сосуществования – если считать сосуществованием его приходы раз в неделю, тихого и мирного, спокойного, размеренного, мне захотелось, он как раз должен был прийти, мне захотелось, чтоб он явился злой на меня – хотя не на что было злиться, злой, пьяный, грубый, захотелось странно, физиологично, как беременной женщине вдруг селедки хочется или даже плесени, и он явился злой, пьяный и грубый. Просто фантастика какая-то. Что-то мне говорит, в чем-то меня упрекает, а я улыбаюсь, мне нравится. И он вдруг понял – я видела, что понял, что именно этого я ждала, и ему это не понравилось, и он еще больше разозлился, но тут же успокоился – и вдруг сказал: прощай, радость моя. Прощай, радость моя. И с тех пор мы с ним не встречались. Ни разу. Никогда. Даже на улице. Ни разу. Восемь лет прошло – ни разу. Я совсем тогда молодая была.

– Вы и сейчас слишком молоды, чрезвычайно молоды.