Ели молча. Юрий сразу же махнул стакан коньяку, закусил слегка, чтоб не подавить хмель. Закурил было вонючую свою «Приму», но Крахоборов вынул у него ее изо рта, раздавил в пепельнице, предложил свои.

– Не курю такие, – сказал Юрий. – Пойду тогда на свежий воздух, если тебе не нравится.

План его был прост: выйти – и быстренько обратно, на лестницу, в насиженное место. Он любил распорядок. Вот он выпил, поправился, теперь надо до обеда посидеть, собирая на дальнейшую выпивку, потом он пойдет в свою комнатку, поспит там, потом опять на свое место, соберет опять на выпивку, выпьет еще и еще, к вечеру, размягченный и расслабленный, отработав, побредет домой, потому что ложится он рано, часов в восемь, и спит беспробудно до позднего утра, он любит спать и считает сон главным условием здоровья: ведь если бы не ежедневные двенадцать – четырнадцать часов сна при ежедневном питье, то давно бы он загнулся.

– Кури, не хуже твоих. Что, отвык от цивилизации? На свое место хочется? – спросил Крахоборов.

Юрий, ладно, закурил и свободно ответил:

– Может, и хочется. Тебе-то что?

– Мне-то?

Крахоборов задумался. Засмотрелся на Юрия, а тот, прекрасно понимая, что для внимательного взгляда его фигура ничего привлекательного представлять не может, тем не менее откровенно показывал себя: развалился, откинулся, ногу даже на ногу задрал, отчего встопорщилась лишенная пуговиц и молнии ширинка.

– Ох и страшен ты, брат! – сказал, налюбовавшись, Крахоборов.

– Уж какой есть, – улыбнулся Юрий.

– Ты мой брат, – сказал вдруг Крахоборов. – Мы потерялись, а теперь нашлись.

Юрий поперхнулся дымом.

– Ты мне не надо! У меня братьев не было! И сестер тоже! И отца!

– И матери! – добавил Крахоборов.

– Мать была, не надо мне! Была, но померла от…

– Это неважно, – перебил его Крахоборов. – Была ли, не была ли, главное – я твой брат, и мы нашли друг друга. Ты мой старший брат. Я обязан тебя уважать. Я обязан отплатить тебе за то, что ты защищал меня, маленького, от хулиганов.

Юрий глядел в сторону, ему стало не по себе.

– Ты выпей, – сказал ему Крахоборов. – За встречу, брат!

Юрий выпил. Крахоборов улыбался. Юрию это не нравилось. Но он привык подыгрывать людям. И сказал:

– Ну, я пойду, братан. Ты у нас вон какой стал, а я… У тебя своя дорога, у меня своя…

– Я тебя теперь не брошу! Ты что? Нашлись и теперь потеряемся опять? Ни в коем случае! Пошли!

Он повел Юрия в номер. По пути заглянул к горничной, что-то сказал ей, кивая на Юрия, дал ей денег. Она заторопилась: «Конечно, конечно!» – и поспешила куда-то.

В номере Крахоборов приказал Юрию раздеваться и лезть под душ.

– Я щас милицию вызову, – сказал Юрий с тоской.

– Сам вызову, – ответил Крахоборов. – Зачем ты в мой номер забрался?

– Никто не забирался… Люкс, что ли? – тянул время Юрий. – Две комнаты. А ты один. Зачем две комнаты?

– В одной я, видишь ли, сплю, – терпеливо, как брату, объяснил Крахоборов, – а в этой посетителей принимаю, гостей. Она так и называется – гостиная. Давай в душ, в душ! Смывай вековую грязь, братец!

Нет, Юрий вообще-то мылся, но как люди, по субботам, в бане. В субботу с утра пил совсем мало, щеткой чистил верхнюю одежду, а в самой бане куском хозяйственного мыла в укромном уголке в тазике стирал единственные свои носки и трусы, которые насухо отжимал, чтобы на теле были не совсем мокрыми. Зимой из-за этого приходилось высиживать после бани, ждать, пока все подсохнет, а то и простудиться ведь недолго. Главное, мылся он один, сам по себе, никем в бане не знаемый, потому что друзей и знакомых он давно добровольно лишился, новых не заводил, с сожителями коммунальной своей квартиры тоже не общался, он мылся, не нарушая уединенности своего существования, а тут словно под наблюдением, хоть этот странный человек и за дверью. Да еще и не по своей воле…