В комнате было тепло, на полу тоже, я поняла, что согрелась в душе, и сейчас даже в этой унизительной позиции, у его ноги, мне не холодно. И я попробовала перестать жаться. Не очень получилось.

— Правила такие, — он сел передо мной, — первое — ты не пытаешься убежать, и не творишь всякой хероты. Поняла?

Я повела головой, поднимая на него взгляд, хотя не хотела, но хищник и жертва — так себя кролики рядом с удавами и ведут.

— Не слышу!

— Я поняла, — прошептала я.

— Хорошо. Бежать некуда. Там дождь и тебе придёт конец. Если ты не с ними, то тебя словят и пустят в расход. Здесь у тебя есть шанс выжить, поняла?

— Да, — на этот раз я не стала дожидаться его рыка на меня.

— Умница. Второе правило вытекает из этого — не шевелись. Вот тут, чтобы была, и больше нигде. Прятаться от меня нет смысла — я найду и в раже могу тебя пустить в расход, полагая, что ты там, где я тебя оставил. Это понятно?

— Да.

— Дальше. Если меня завалят. У тебя нет шансов против них. Может тебя спасёт от быстрой смерти этот мерзкий запах, который сейчас и стал потише, но не ушёл до конца, а значит… хотя, — он прищурился, ухмыльнулся криво и жутко какой-то своей мысли и мне не хотелось знать какой, — ты ж целка, мало кому такое нравится прям сходу, мы ж не в порнухе, — и да я не хотела слышать эти его мысли. — Но у них и без этого приворота на тебя встанет, потому что увидишь, испугаешься — рыбке придёт конец. Ясно?

— Д-да, — кивнула я, нервно сглатывая невольные слёзы.

— Будешь дёргаться — привяжу, — пообещал он и я мотнула головой в знак того, что не буду дёргаться. — Вот и договорились, — одобрительно хмыкнул он и встал.

После чего подвинул ко мне кресло, боком прямо к моей спине и уселся в него, вытянув ноги вперёд.

Повисла тишина. Щемящая и такая невообразимо осязаемая, даже звук бури, которая бушевала за окнами не спасала от этих леденящей кровь тиши и тьмы, которую озаряли только всполыхи близких молний.

— А можно, — прошептала я, стараясь снова не сорваться в истерику и вот содрогания от страха.

— Что?

— Просто… — выдохнула и поняла как это тупо.

Снова ты, Мейси, что ты ему скажешь? Чтобы он тебя разговорами развлекал? Или объяснил, что происходит? Что это за люди… или не-люди, такие. Кто он сам такой?

— Почему мы тут сидим? — выдавила я.

Да и пусть он считает меня полной идиоткой. Что мне с этого? Уж это не так унизительно, как сидеть в ногах у незнакомого мужчины, или, боже, писать у него на глазах. Всего лишь — дурочка Мейси и её глупые вопросы.

— Здесь середина дома, — тем не менее соизволил ответить мужчина. — И я могу слышать отсюда всё, что происходит вокруг.

— А…

— А когда ты болтаешь, — перебил он меня, — я ничего не слышу!

— Простите, — шепнула я, — просто пугает тишина, темнота и буря.

И вот же — как можно что-то слышать, когда за стенами такое происходит? Природа бесновалась, сходила с ума, сотрясая эти не меньше чем вековые камни стен дома, пробирающим до внутренностей грохотом. И каждый раз я сжималась невольно… и очень, очень-очень старалась не всхлипывать.

— Что ты тут вообще делала? — вдруг спросил он.

— Я ездила на остров Хой, мама попросила высыпать её прах там в море, — честно ответила я, радуясь тому, что он говорит. Спокойно и не рычит, не цыкает, не раздражается. Если бы не эта ситуация, то я бы сказала, что мне нравится его голос, глубокий и сильный, основательный, но хриплый. Но нравится до тех пор, пока не вижу его самого… конечно. Поэтому я усиленно пялилась в пол.

— Почему именно туда? — спросил он, явно ухмыляясь.