– И что вы собираетесь делать? – Эррол ловил каждое слово наставника, пытаясь угадать направление мысли.

Хиггинс развёл руками.

– Боюсь, у меня нет выбора. Мы снарядим корабль и прочешем моря Калласа ещё раз. Залезем в каждую пещеру, спустимся во все ямы, но найдём это чёртово золото.

– Я тут как-то размышлял, а вдруг ничего нет, Александр? Обманка. Очередной розыгрыш Левассара, не более.

Хиггинс замотал головой.

– Сокровище существует, Эррол. И его много. Монеты, золотые и серебряные, драгоценные камни, нити жемчуга, перстни с сапфирами и изумрудами… Баснословное богатство!

– А кто кроме Левассара мог знать о сокровищах?

– Вся его команда – шестьдесят человек. Помнишь, мы всех поймали и допросили; никто даже о крохотной соринке не заикнулся.

– Левассар всех держал в страхе, – задумчиво вставил Эррол.

Александр изумлённо вскинул брови.

– Что может быть страшнее осознания приближения собственной смерти? Я каждому давал шанс на жизнь и взамен просил всего-то одну наводку на сокровище. Но все молчали, словно морской воды в рот набрали. Все шестьдесят человек.

– Левассара они боялись больше, чем смерти, – мудро заметил Эррол и пододвинул к себе тарелку с дымящимся мясом. Откусив большой кусок, долго и методично жевал, прикрыв глаза: наслаждался то ли вкусом, то ли запахом потрескивающих в печи дров.

Хиггинс тоже ткнул ножом мясо, но кусок встал поперёк горла, и Александр поспешил его проглотить, не разжевывая, запил пивом и отодвинул тарелку. Ягнёнок был пережарен – он это понял, едва надкусив, но Эррол продолжал смаковать блюдо, будто ничего вкуснее никогда не едал. Принадлежавший к семье ремесленника, он знал цену пище и хотя внешне, со стороны камзола и вычурного экипажа, производил вид щёголя и аристократа, которому трудно угодить, его истинная сущность легко читалась в таких обыденных ситуациях, как обед в таверне на задворках Бланеса или выбор цветов для дамы. В первом Акерс был прост, не привередлив и вечно голоден; во втором – скуп и хладен.

– Шестьдесят человек... – задумался Хиггинс. – Шестьдесят человек – и ни один не дрогнул перед виселицей, и не выдал тайну.

– Угу, – промычал Эррол, обсасывая кость и вытирая жирные пальцы о шёлковый платок со своими инициалами, вышитыми серебряными нитями. – Ладно эти... его головорезы... ни мозгов, ни сердца – всё Левассар из них вышиб, но дети... Я, признаться, ставил на то, что Эрик расколется.

– Я тоже, – добавил Хиггинс.

– Кем он ему был? Что-то вроде мальчика-на-побегушках?

– И я так думал, но один человечек мне шепнул, что Левассар до того сошёл с ума, что только Эрику и доверял. От всех остальных, как от огня, шарахался, всех стращал, днём перепрятывал сокровище, а ночью заставлял Эрика карту перерисовывать.

– Совсем спятил, – поддакнул Эррол, а потом произнёс, вставая из-за стола: – Ну да дьявол с ними со всеми, Александр. Катарина где-то запропастилась. Я принесу ещё пива и покумекаем, как угодить королю.

Размазав последний жир с пальцев по платку, Акерс поднялся и скоро исчез в полумраке таверны, пропитанной дымом копчёных колбас.

Хиггинс устало скривился, потянул руки, повертел головой вправо-влево, разглядывая интерьер. Но пара секунд – смотреть на убогую обстановку надоело. Александр расстегнул до конца камзол, сунул руку во внутренний карман и нащупал склеенную из сотни кусочков старую пожелтевшую карту. Вытащив ценную бумажку и разложив перед собой, Хиггинс бережно провёл кончиками пальцев по краям. Он одновременно обожал и ненавидел этот исчерченный вдоль и поперёк листок, жаждал с головой окунуться в его тайну и найти сокровище мёртвого пирата. Вот уже много лет Александр был одержим, но одержим не страстью наживы, а желанием обрести покой и избавиться от навязчивых видений. Тех самых, когда впереди ничего не видишь – ни штурвала, ни компаса, ни горластой чайки на бортом, – но перед глазами стоит и никуда не хочет уходить кривая издевательская ухмылка. Ухмылка пирата Левассара.