Эдвард Райни производил впечатление человека огромной силы — высокий, сухощавый, весь словно из перевитых жгутами мускулов. Бронзово-смуглая кожа и резкие черты лица придавали ему выражение неприступной суровости. Сдержанность в жестах и словах усиливала это впечатление.

Прямые, черные как смоль волосы были распущены и струились по плечам. Простая светлая рубашка и такие же штаны — Айк не помнил, чтобы отец надевал дома что-то темное.

Темная одежда предназначалась для города.

Отец часто напоминал Айку ожившего воина-голема из книжки, которую он читал в детстве. Только в том големе было даже больше человеческого. Он хотел обрести способность чувствовать и страдал от того, что это невозможно. А отцу, кажется, нравилось быть таким.

— Где вас носило? — отрывисто спросил он. При звуке этого низкого голоса у Айка засосало под ложечкой.

— Прости, пожалуйста! — воскликнул Эйвор. Обхватил ноги отца и поднял к нему умоляющую мордашку. — Это я упросил Айка сходить со мной на реку!

Братья договорились не рассказывать пока отцу о новых друзьях. Они понятия не имели, как он воспримет это известие.

Эдвард слегка нахмурился, но ничего не сказал. Однако в жестком лице что-то дрогнуло, взгляд темных глаз смягчился. Он потрепал Эйвора по спутанным кудрям и мягко высвободился из его рук.

Айк стоял в сторонке, смотрел в землю и только диву давался. Обнять отца и вот так, запросто, говорить с ним! Как это у Веточки получается? Удивительно, но младший не испытывал ни малейшего страха перед этим, словно бы погруженным в вечную тень человеком, их отцом.

— В следующий раз оставляйте записку. Читать и писать здесь, кажется, все умеют, — промолвил Эдвард и протянул Айку топор. Тот схватил его, словно оруженосец — меч своего рыцаря. — Коз я загнал. Закончи здесь и приходи в мастерскую. Дел еще невпроворот.

— А стекло плавить будем? — Эйвор подпрыгивал на месте от предвкушения.

Эдвард усмехнулся.

— Будем. Сейчас и начнем.

Эйвор просиял и поскакал через двор к мастерской чуть ли не на одной ножке. Собаки радостно бежали за ним, хватали зубами за подол рубашки. Эйвор с хохотом отбивался от них.

Айк тяжело вздохнул. В отличие от брата, для него работа в мастерской была сущим наказанием. Во-первых, там круглый год топилась большая печь и стояла страшная жара. Во-вторых, в тесноте, среди большого количества хрупких вещей, Айк становился каким-то неуклюжим. Дирхель говорил — как слон в посудной лавке. Айк видел слонов на картинках, но все равно считал их нелепыми выдумками. Однако в том, что он бил посуды больше всех, сомневаться не приходилось.

Поэтому отец сразу усаживал его в уголке, со ступкой, пестиком и кучей всего, что требовалось измельчить и растолочь. Такое времяпровождение не назовешь приятным. К тому же пока Айк корячился со ступкой, отец беседовал с Эйвором о более высоких материях, а старшего сына полностью игнорировал.

Но сейчас Айка обрадовала возможность спокойно посидеть и все обдумать.

Он не мог забыть слова Джори. Насчет города.

Раскрыть эту тайну, конечно, очень хотелось. Но что-то неприятно цепляло, царапало душу, и он не мог понять, что именно. Доводы Джори звучали убедительно. Ходить в город Айку не запрещали. Два часа пешком — это ерунда. Выйти на рассвете, как отец всегда делает, и…

И тут Айк понял, что ему так не нравилось в этой затее.

Слежка.

Придется следить за отцом, ведь Айк даже примерно не представлял, где находится город. Была дорога из деревни, но на ней обязательно с кем-нибудь столкнешься, а значит, это неподходящий путь. Отец, насколько знал Айк, предпочитал свои тропы. И если он заметит, что сын следит за ним…