Давай поможем друг другу, солнце. Ты дашь мне номер своего папочки, а я так на нем попрыгаю, что он мигом тебя простит», я поняла, что обязана защититься.

Выплеснула содержимое своего бокала в лицо этой тупой дуре. Затем она вцепилась мне в волосы. В это время девочки на соседних диванчиках хихикали и потягивали свой алкоголь через коктейльные трубочки.

Не выразить, какой лютой ⸻ до ощущения физической болезненности, ⸻ яростью я была преисполнена в тот момент! Злость клокотала в жилах, разъедая здравомыслие. Чуть не раскрошила зубы в пыль, стискивая их со страшной силой, пытаясь справиться с рвением вгрызться ими в стервозное лицо Моны. И лишь когда нас разняли, я хотела врезать хорошенько и себе ⸻ за то, что уподобилась плебейке и совершила нечто столь дикарское.

Богатые не дружат. Богатые держатся друг за друга, поджидая удачный момент, чтобы увидеть слабость и ударить в нее «товарища» побольнее. Мы движимы основным фактором эволюции. Либо ты, либо тебя. Сильный пожирает немощного.

Я едва ли не сдираю на руках кожу, когда держу их под напором холодной воды. Намыливаю несколько раз, пытаясь отмыться... от собственной грязи. Ее столько на мне, что рябит в глазах в преддверии слез.

Я ничем не лучше Моны, Даши. Я токсичная, эгоистичная, жестокая дрянь.

Я стала той, какой мама ни за что бы не приняла меня. Подала бы заявление на отказ от родительских прав, не желая иметь ничего общего с такой мерзавкой, как я.

Она видела во мне свет, и через призму ее веры в меня я могла любить себя, бороться с качествами, которые не красят ни одного человека, и тем более ⸻ девочку-подростка, которая из кожи вон лезла, чтобы угодить родителям.

Оба ⸻ и мама, и папа ⸻ хотели видеть меня собственным отражением. Мама внушала любовь к рисованию, искусству, филантропии и добру ко всему сущему. Папа был полон решимости слепить из единственной дочурки преемницу и в будущем вручить бразды правления бизнесом. Он требовал от меня безоговорочного подчинения, бешеной результативности, быть первой и лучшей во всем, выделяться.

Они конфликтовали между собой, решая, какую личность во мне сформировать. Прятали растущий негатив друг к другу за лживыми теплыми улыбками в моем присутствии. Их брак тлел год за годом. От былой страсти и трепетности, которые я благоволила и на которые и опиралась в детстве, как на шаблон идеальных взаимоотношений между мужчиной и женщиной, остались затхлые руины.

Я надеялась побыть подольше связующим звеном и не допустить окончательного разлада. И сама потерялась в одном гигантском лабиринте из вопросов, в центре которого находился ответ: «Кто же я?». Без родительского давления, без их навязывания норм поведения.

И как бы ни стремилась угодить им, всегда находились поводы для недовольства.

А затем слег лучший друг отца ― Кирсанов. Братья переехали к нам. И мама находила в них все то, что желала видеть во мне. Как и папа. Он мечтал о сыновьях. И он заполучил возможность заботиться аж о трех одновременно.

Папа учил меня отстаивать свои права. Я так и поступала. Всячески демонстрировала главенство в собственном доме, в школе. Кирсановы вторглись в мою зону комфорта и все переворошили, постепенно вытесняя меня на задний план. Я делала то, чему меня учили. Была впереди всех. Заставляла всех смотреть только в мою сторону, слышала из уст окружающих свое имя.

Обернула нашу детскую дружбу с Кирсановыми в кошмар.

Это их вина.

Если бы они не пытались заполучить мою мать… эти сосунки, жаждавшие чужой материнской ласки. Не прилагая особых усилий, получали ее любовь, в то время как я довольствовалась жалкими объедками внимания. Навлекла на себя ее разочарование, когда изъявила отказ делиться. Называла меня «единственной малышкой», но прижимала