– Нет, я не могу, Кирилл Александрович, извините, – я решительно качаю головой, иду к выходу.

Замираю на пороге кухни, когда в спину летит с ленцой и насмешкой:

– Всего на месяц, Штерн. Соглашайся или я расскажу завкафедрой, где его мозг.

Я оборачиваюсь.

Медленно.

И на поистине иезуитскую улыбку смотрю с ненавистью.

Гад.

– Это шантаж, – я констатирую мрачно, скрещиваю руки на груди.

– Знаю, – а он лыбится нагло.

И улыбочку его стереть хочется, сказать едкую гадость, но… я лишь выдыхаю сквозь зубы и цежу максимально равнодушно:

– Идите к Лопуху, рассказывайте. Переживу.

– Уверена? – левая бровь удивлённо-издевательски приподнимается.

Нет.

Отчисление я не переживу.

А меня отчислят, потому что по отдельности мои косяки ещё тянут на официальный выговор и дисциплинарное взыскание, но вместе – это уже отчисление.

Скорей всего.

Идти проверять в деканат у меня желания нет.

И последние два месяца с трёхчасовым сном – полтора вечером, полтора под утро – ещё слишком свежи в моей памяти. И длиннющие очереди на пересдачи на первом курсе, когда домой в девять вечера, я помню хорошо. И тесты по четыреста вопросов за два часа по биохимии и сто пятьдесят слов по латыни в первую неделю учёбы, когда я фыркала, что за вечер выучить столько невозможно.

Возможно.

За час, главное – мотивация.

Нет.

После всего пережитого отчисляться?!

– А где гарантии, что вы потом снова не вспомните про мозг?

Кирилл Александрович пожимает плечами.

– Дарья Владимировна, ты слишком плохого обо мне мнения, – он отталкивается от подоконника, подходит ко мне. – Ручка и бумага есть?

– Зачем?

– Расписку напишу, – Кирилл Александрович снисходительно хмыкает, – устроит тебя?

– Да.

Блокнот я достаю быстро, и пока выуживаю ручку, раздаётся скрежет замка и высокий – уже где-то слышимый – голос, что провозглашает в отдалении:

– Кирюша, мы вернулись!

Я застываю и недоверчиво смотрю на него, а «Кирюша» взлохмачивает волосы отчаянным жестом и тоскливо провозглашает:

– Вот и дети, Дарья Владимировна. Пошли знакомиться с подопечными.

– Угу.

С места я не сдвигаюсь, а глаза у меня округляются ещё больше. И смотрю я на Кирилла Александровича со стремительно возрастающей паникой.

Не хочу, может все ж отчисляться?!

Я же боюсь!

– Пошли, Штерн, – Кирилл Александрович тяжело вздыхает, почти тащит, пока я едва переставляю дрожащие ноги.

И в прихожую он меня впихивает первой, объявляет излишне бодро:

– Дети, я нашёл вам няню!

Две белокурые головы в одинаковых банданах со скелетами одновременно поворачиваются ко мне, две пары серых глаз с прищуром изучают меня, четыре руки синхронно скрещиваются на груди.

А два водяных – кошмарно знакомых – пистолета раскачиваются на плечах.

Нет.

Ну нет, просто нет.

Невозможно.

Я же, вроде, так сильно не грешила – так за что мне это?!

– Дарья Владимировна, это Ян и Яна, – опуская руки мне на плечи, над головой мерзко радостно объявляет Кирилл Александрович и, чуть наклонившись, добавляет шёпотом, только для меня. – Не переживай, Штерн, уровень развития у вас одинаковый. Поладите.

Сомневаюсь.

4. Глава 3

Три часа дня.

И я таки осознаю и постигаю: для чего Байкер на физкультуре вот уже как два года мучает нас полосой препятствий, заставляя бегать, прыгать и ползать по-пластунски.

Последнее – особенно хороший навык.

Хороший навык для выживания в квартире с двумя малолетними монстрами.

– Даха, ты уверена, что у тебя всё нормально? – голос Ромочки в наушнике плещет недоверчивостью.

Скепсисом.

И заверять его приходится бодрым шёпотом, с энтузиазмом:

– Да всё отлично…

Я выглядываю осторожно из-за дивана. И отклониться от с хлопком врезавшегося в стену шара успеваю в последнюю секунду.