3. Глава 2

Часы на запястье высвечивают без пятнадцати девять, когда я утыкаюсь в кованые ворота и сверяюсь с дубльгисом.

Громова, 17.

Всё верно.

Подняв голову, а потом и очки, я смотрю на башенки по углам многоэтажки. Однако… впору Красавчика переименовывать в Прекрасного принца: замок уже есть, а вместо коня сойдет и внедорожник.

Современная реальность диктует, как-никак, свои законы.

Хмыкнув, я набираю без запинки номер квартиры – верхнюю норму сегментоядерного нейтрофила, то есть семьдесят два. И даже не надо заглядывать в телефон и сообщения. Мой путанный, по словам Лины, способ запоминания никогда не подводил.

И не подводит, поскольку из динамика звучит знакомый голос, на который я кривлюсь, но рапортую, что Штерн явилась. Ответом становится приоткрывшаяся дверь под переливчатую трель, коя громыхает по моей больной голове.

Отказываться вчера от празднования «минус год ада» из-за Кирилла Александровича я не стала. Накося выкуси, как говорится. Я весь май и июнь жила на мысли, что всё закончится и мы напьёмся вдрабадан и будем танцевать до утра.

На-ив-на-я.

Хватило нас до часа ночи.

И были мы без громкой музыки, клуба и литров алкоголя, поэтому голова у меня болит исключительно от недосыпа и солнышка, которое для утра слишком яркое.

А ещё от детского визга.

Вот чего этим спиногрызам не спится в такую рань?! Зачем носиться, оглушая своими воплями и… ай!..

За-ра-за.

– Ой…

– Ян!!!

Отбрасывая с лица мокрую прядь волос, хватая ртом воздух и часто моргая, я смотрю на печальную рожицу и раскаянье в ангельских серых глазах. Печали слишком много, раскаянья ещё больше, а тщетно скрываемого веселья просто по максимум.

Дилетант.

И паршивец, малолетний.

– Извини-и-ите, – водяной пистолет скромно задвигается за спину.

Прячется.

– Девушка, простите! – запыхавшаяся пожилая женщина, поправляя поехавший вбок пёстрый тюрбан, подбегает быстрее, чем я успеваю ответить, и ребёнка к себе она разворачивает. – Я сколько раз тебе говорила не уходить с площадки, Ян?! Посмотри, что ты сделал!

– Я не специально! – детская рожица становится глубоко несчастной.

Покаянной.

И я бы даже поверила, если бы не делала точно такие же по десять раз на дню в его возрасте. Ладно, не только в его, сейчас тоже иногда прокатывает, когда рассказываешь о перепутанной тетради, сломанном лифте или застрявшем в двери ключе, из-за которого я не пришла, опоздала, не принесла, не сделала.

Нужное подчеркнуть.

– Ничего страшного, – я улыбаюсь нежно-нежно, – ледяной душ полезен для здоровья.

И совести Кирилла Александровича, к которой, кажется, я буду взывать одним своим видом.

Может он поверит, что я так сильно рыдала от «в такую рань, в такую даль», и забудет даже про долг, а?

Не слушая извинений и предложений помочь, я скрываюсь в подъезде. Время тикает, а пунктуальность – наше всё, особенно после лекций по гистологии, на которые за минутное опоздание натурально не пускали и приходилось отрабатывать. В общем, приходить не то, что вовремя, а пораньше я научилась быстро.

И мне нужен последний этаж.

Нажав кнопку одиннадцатого, я решаюсь повернуться к зеркалу, которое незамедлительно и подло демонстрирует промокшую футболку, тёмные пятна на светлых джинсах и потёкшую тушь.

Здравствуй, панда.

Не-е-ет, от моего вида Красавчик точно должен усовеститься.

Конечно.

Усовестился и засветился, стоя на пороге квартиры и оглядывая меня с ног до головы.

– Штерн, скажи, что рыдала от выпавшего счастья увидеться со мной, – вот тут надо мной издеваются и смеются откровенно.

Как всегда.

Как над всеми.