Я отвечаю ей мрачным взглядом.

Сдуваю с лица прядь волос.

– Не знаю, про французский, – с видом критика задумывается Ян, – но курица да, так и выглядит.

И это он, если что, не про форму с обугленной курицей в моих руках говорит.

Паршивец.

– У меня через три часа важная встреча, – я сообщаю им ровным тоном, стараюсь не сорваться на визг, – а я похожа… похожа…

– На курицу, – вкрадчиво слышится от дверей.

И головы мы поворачиваем вместе.

Кирилл Александрович стоит, привалившись к косяку и сложив руки на груди, с интересом разглядывает меня. Я натыкаюсь взглядом на его, в котором пляшут насмешливые искры, ещё и уголки губ у него подозрительно подрагивают.

Весело ему, да?!

А меня Лёнька убьёт!

Отсюда до дома, по пробкам – полтора часа, привести себя в порядок – ещё час, а от дома до центра ещё плюсом два часа по все тем же пробкам!

Я не успею к семи.

– Кирилл!!! – суслики, между тем, слаженно несутся к нему и вопят наперебой.

– Кирилл, мы есть хотим!!!

– Она нас не кормит!

– Ян коленки разбил и локоть!

– А Даша зашивать не стала!

– И она готовить не умеет!

– Она курицу сожгла!

– И палец порезала, когда лук резала!

– А ещё майонез на себя уронила.

– Сама!!! – заканчивают хором.

И на меня смотрят все трое.

***

– Почему суслики? – интересуется Кирилл Александрович, нарезает быстро картошку кружками.

Выкладывает на противень.

Суслики же отрываются от тёрки сыра, поднимают две перепачканные в шоколаде любопытные рожицы. На обед и полдник у них сегодня была заказанная пицца и шоколадная паста на десерт.

А я пожимаю плечами:

– Не знаю, – и, покосившись на разочарованные мордашки, мстительно добавляю, – называть монстрами некрасиво.

В ответ мне корчат гримасы и показывают языки, и я отвечаю им тем же, натыкаюсь на укоризненный взгляд Лаврова.

Упс.

– А почему вы раньше пришли? – я интересуюсь, чтобы не молчать.

В тишине строгать помидоры на всё ту же несчастную курицу по-французски скучно, а строгаю я их, потому что готовить меня учат. Мне ведь монстров ещё целый месяц кормить и вообще стыдно в моем возрасте не уметь.

Как заявили некоторые.

К тому же в морозилке нашлось ещё куриное филе, а мои вещи на быстрой стирке. Я же в щедро выделенных рубашке и спортивных брюках, которыми с плохо спрятанной улыбкой снабдил Кирилл Александровича, заодно показавший как включать стиралку и насмешливо посоветовавший не стесняться.

Не буду.

– Вчерашний день вспомнил и отпросился пораньше, – Кирилл Александрович хмыкает и смотрит на мною нарезанные помидоры, чтобы вздохнуть. – Штерн, радость моя, тебя кафедра гистологии ещё с руками не оторвала?!

– Чего?

Я возмущённо смотрю сначала на него, а потом на кружки помидор.

И?

Что ему не нравится?!

– Они у тебя насквозь просвечивают, Дарья Владимировна, – вздыхает Лавров и наглядно демонстрирует под смешки сусликов. – Тебе с твоими талантами только препараты готовить на гисте.

Спасибо.

Буду иметь в виду.

– Ваша картошка не лучше, Кирилл Александрович! – я фыркаю и пластом демонстративно трясу у него перед носом.

– Думаешь? – он глядит задумчиво.

Расплывается медленно в нехорошей улыбке, очень нехорошей, и торжественно провозглашает, вручая луковицу:

– Отлично, тогда лук режешь ты!

– Эй… – я растерянно перевожу взгляд с него на луковицу.

И… и стиральная машинка заканчивает стирку очень вовремя, оглашает квартиру настойчивой трелью.

– Извините, у меня вещи, – лук с очаровательной улыбкой я возвращаю ему и под мрачное «Штерн!» несусь в ванную.

***

На часах шесть тридцать, когда я придирчиво окидываю себя взглядом.

Вздыхаю.

Макияж сегодня естественный до предела и найденная в сумке тушь положения не спасла. Можно было и не находить, у меня ресницы и так длинные. Вот хайлайтер и карандаш мне бы не помешали.