Я думала.

И прислушивалась к редким, случающимся в моей комнате разговорам.

Мысленно строила план побега, который был для меня единственным возможным вариантом. Я не знала, что за дрянь – эта печать, которую мне поставили, но надеялась, что покинуть это гостеприимное заведение она мне не помешает.

Да я лучше с крыши спрыгну, чем стану здесь работать! Хотя… нет, суицида они от меня не дождутся. Не на ту напали!

Иногда я засыпала по-настоящему, и тогда мне являлись кошмары. В них присутствовали Лала и артефактор, здание с полуразвалившимся крыльцом и пропахший кислым пивом зал, где раздается хмельной смех… а потом окружение менялось, и я переносилась в знакомый закуток, куда приходили курить и вести разговоры воспитанники пятнадцатого детского дома. Сгущался вечер, в теплом воздухе разливался аромат спелой ежевики, к которому примешивался въевшийся в это место запах сигаретного дыма… И три обступивших меня силуэта, вынуждающих вжиматься в шершавый бетонный угол, точно загнанный зверек… три лица, которые въелись в память так же, как в воздух – сигаретный дым. Три лица, которые все так же появлялись в моих кошмарах, хотя я давно повзрослела, и с тех пор уже минуло пять лет…

Именно очередной кошмар выдал меня с головой.

Когда лица стали надвигаться на меня, постепенно трансформируясь в драконьи головы – не иначе мозг впечатлился летающими ящерами, – я вскрикнула и резко села на кровати. Разумеется, по исправно работающему закону подлости именно в этот момент в комнате, помимо «сиделки», оказалась Лала.

– О, очнулась! – тут же воскликнула она и, обращаясь к девушке, велела: – Иди и приведи мне Хэкса! Поживее, Брианна, поживее!

  Когда та ушла, Лала присела рядом со мной на кровать, и я непроизвольно сложила руки на груди, будто это могло мне помочь от нее оградиться. Сейчас хозяйка дома терпимости смотрела на меня не так, как в нашу первую встречу – более цепко, даже хищно. И откровенно алчно, чего уж там… видимо в предвкушении хорошо на мне заработать.

– И заставила же ты меня понервничать, – ее губы сложились в улыбку, но далеко не заботливую или дружелюбную. Скорее, все такую же хищную. – Я уже думала, не выкарабкаешься. Но ты выносливой оказалась. Это хорошо.

Я хотела ответить, но она меня опередила, вновь заговорив:

– Сбежать даже не пытайся. Тебе поставили печать третьего уровня – печать простолюдинов. Но она дополнена принадлежностью к нашей Оранжерее, так что, если выйдешь без разрешения – быстро ослабеешь и далеко уйти не сможешь, а печать все равно укажет нам твое местоположение.

Впервые посмотрев на свое запястье, я увидела на нем что-то вроде черной татуировки: заключенный в треугольник круг, а его центре – розу.

Роза, значит. Что ж, по крайней мере, теперь понятно, почему Лала назвала свой бордель Оранжереей.

Перестав изучать свое запястье, которое уже не болело, а лишь слегка чесалось, я вновь посмотрела на недо-цветочницу. В одном Костя был прав – мне с моим характером ладить с людьми ой как сложно. А уж если на меня пытаются давить, или к чему-либо принуждать – все, пиши пропало! Вот и сейчас темперамент так и норовил прорваться наружу, подначивал выплеснуть все негодование, да притом в таких выражениях, которые иномирной карге и не снились… и нажить себе тем самым еще больше проблем.

Нет, так нельзя. Сейчас нужно быть умнее.

Я не поверила в то, что из-за поставленной печати не смогу покинуть это место. А даже если Лала сказала правду, сбежать я все равно попытаюсь, но сначала нужно постараться выяснить, как избавиться от этой «оранжерейной» дряни.