Я действительно здесь больше не прописана. Выписана. Незаконно. Но прямо сейчас у меня нет ни сил, ни желания разбираться в этом безобразии. И тем более учинять скандал.

Особенно, когда тётка шипит сквозь стиснутые зубы:

– Убирайся, Анька, подобру-поздорову! А то ж я и соседей кликнуть могу! Здесь все знают, что ты за тварь, якшаться не станут, убьют до смерти, и поминай как звали…

Дверь хлопает прямо перед моим носом, и я снова погружаюсь в темноту южной ночи. Хочется взвыть от боли, от несправедливости. А ещё больше – рассмеяться от души. Но я забыла, как это делается.

Со своей котомкой и чемоданом наперевес, размазывая по лицу слёзы, спускаюсь по лестнице, раздумывая, как поступить дальше.

Не так я, конечно, планировала. Словно планировала, – зудит в голове противный голосок. Абсолютно правильно зудит. Я никогда не задумывалась над тем, что будет после.

До я просто знала, что иначе не получится. Когда принимаешь самое тяжёлое решение в своей жизни, ещё как-то пытаешься взвешивать все его стороны. Приняв его, становится одномоментно всё равно. А претворив его в жизнь, мечтаешь уже лишь об одном. Поскорее окончить этот путь, ведь к этому моменту обувь твоя становится просто неподъёмной. Но никто и не обещал, что будет просто, так ведь?

И словно мне мало было разговора с тётушкой, между третьим и вторым этажом ручка чемодана отваливается с тихим скрипом, а сам чемодан скачет по лестнице вниз, пока не врезается в преграду.

Глаза, хоть и привыкшие немного к темноте, всё равно пока не различают деталей – лишь размытые силуэты и очертания. Спина покрывается холодным потом, ведь передо мной стоит человек. Крупный мужчина, если быть точнее.

Он сосредоточенно пыхтит, пялясь на мой чемодан. По лестничному пролёту разливается стойкое этиловое амбре, и я понимаю: мужчина пьян.

Памятуя о словах тётки Зины, я уже подумываю, может, бог с ним, с чемоданом? Я ведь даже не знаю, что за барахло в нём лежит! Поднимусь тихонечко повыше, к самому выходу на чердак, отсижусь там до рассвета и адьёс амигос. Прощайте родные пенаты, прощай родовое гнездо!

Но природное упрямство, позабытое за ненадобностью, берёт верх и кричит во всё горло: «Других вещей, Аня, у тебя всё равно нет, поэтому крайне нецелесообразно бросать их с этим бугаем. Может, он тебя и не признает?»

Как бы то ни было, а это правда. Глупо разбрасываться единственными вещами, когда не знаешь, чего ждать от утра.

Тихонько ступая на мыски, преодолеваю оставшиеся пару ступеней и расстояние до чемодана. Цепляю уголок кончиками пальцев, тяну на себя. Крохотный миг, и я смогу поднять его в руки и дать дёру. Что, собственно, и делаю, не откладывая в долгий ящик.

– А ну, стоять! – отмирает мужик, и я без труда узнаю его по голосу. – Кто такая?

Он наклоняется, обдавая меня запахом спирта, фокусирует зрение на моём лице и рассеянно говорит:

– Анька, ты?

– Здравствуй, Лёш, – сухо здороваюсь с Красавиным, некогда влюблённым в меня соседом и одноклассником.

– С ума сошла? – со внезапной обидой спрашивает он. – Заклюют ведь, дура!

– Так я, это… Пойду уже, наверно, – киваю я, начиная пятиться назад.

– Тебе есть куда? У тебя-то в квартире Светка с мужем теперь живёт, знаешь?

– Знаю, Лёшка, – шепчу я. Глаза непроизвольно наполняются слезами.

– Не реви, Анька. Пошли ко мне, до утра перекантуешься, а там решим, куда тебя определить. Да и вообще…

Что это за «вообще» мне не понятно. Голова гудит от стольких разных событий. Просто раскалывается. Поэтому я перехватываю чемодан поудобнее и иду за соседом.