– И что же вы сделаете, злой аллигатор? – выдыхаю ему в лицо. Сердце заходится от частых ударов, а руки начинает потряхивать, когда мужчина медленно сокращает и без того скудное расстояние между нами.

– Я передумал, – шепчет он в мои губы. – Не хочу кусать. Укротить хочу.

Я чувствую его тепло на губах. Мятное дыхание дразнит рецепторы, наполняя рот слюной.

Колкая щетина касается нежной кожи. Сталь приковывает взгляд. Воздух вокруг потрескивает от напряжения, возникшего между нами.

Кажущиеся мне высеченными из камня губы, идеально полные, мягко касаются моих губ…

– Па-а-а-ап! Не ешь мою няню! – кричит Ксюша. – Я пошутила! Ты никакой не ал-ли-га-тор!

2. Глава 1. Новый дом

Анна

«Решением суда ходатайство об условно-досрочном освобождении гражданки Романовской А. Е. принято удовлетворить.»

Под мерный стук колёс железнодорожного состава я устало прикрываю глаза. От обилия запахов с непривычки свербит в носу. Четыре с половиной года колонии-поселения кажутся мне обезличенным чистилищем для заблудших душ, коей, несомненно, являюсь и я сама.

В плацкартном вагоне пахнет жареной курицей, вареными яйцами, человеческим потом. Там же не было никаких запахов. Не пахло постельное бельё после стирки, не пахли капустные щи, даже товарки по несчастью и те не пахли… Или таким образом мой организм сопротивлялся, чтобы выжить, когда я уже перестала бороться?

Спустя долгие восемь часов я ступаю на низенький перрон станции-пятиминутки. Несмотря на поздний – или, скорее, ранний – час прибытия, меня здесь никто не встречает. Никто не ждёт. Поэтому я кутаюсь в плащ, совершенно не подходящий для январской погоды, даже южной, и торопливо иду по знакомым улочкам маленького городка в сторону дома.

За прошедшие годы словно ничего и не поменялось. Это странно, учитывая, как сильно изменилась я сама. Перекошенная дверь подъезда распахнута настежь, на лестничных пролётах не горит свет, стены, исписанные повзрослевшими за годы моего отсутствия подростками, пока только мечтают о ремонте.

Я поднимаюсь на последний этаж, отыскиваю в негустых пожитках ключ и вставляю в замок.

Пытаюсь.

Да только он не подходит.

Я снова и снова предпринимаю бесполезные попытки, борясь с подкатывающими слезами, пока дверной замок не щёлкает трижды и передо мной не образуется узкая щель.

– Явилась, Анька? – звучит недовольный голос из темноты.

Свет вспыхивает, и я вижу свою родную тётку.

– Тёть Зина? А вы как тут..? Что тут..? – непонимающе бормочу я. – Что вы делаете в моей квартире?

– Твоей? – зло усмехается та. – Ты, дрянь такая, думаешь, я тебе позволю позорить семью, память о матери позорить, после того, что ты учудила? Выписали мы тебя, Анька, всё по закону, так что ступай, куда шла!

Дверь приоткрывается чуть шире, и тётка выставляет на лестничную клетку старенький чемодан.

– Я тут тебе собрала что получше. На первое время хватит, а там… хочешь к Виталику иди, хочешь на панель… Сюда, главное, не приходи. Здесь теперь Светочка с мужем живёт. Повезло, что они в отпуске, а я цветы полить приехала да заночевала… Позор-то какой! Мы думали, тебе совести хватит исчезнуть молча, так нет…

– Это моя квартира, – упрямо говорю ей, вытирая слёзы.

– Уже нет. Светочке рожать скоро, о сестре подумай, убогая. Ей как людям в глаза смотреть, что ты из тюрьмы вышла и молодой семье жизни не даёшь? Мужу она что, по-твоему, сказать должна?

– Это моя квартира… – слабо отбиваюсь я. – Вы не имеете права…

– Да кто тебя, зэчка, слушать станет? – она вздыхает, тянется куда-то и протягивает мне выписку из домовой книги, где чёрным по белому говорится, что…