– Нет, Олег, ты не понял. Я не собираюсь уезжать. Я собираюсь остаться и завоевать твоё доверие. Я собираюсь вернуть свою дочь и стать для неё достойной матерью. – Анжела поднимается. – Я ведь могла бы и не предупреждать тебя об этом. Если ты не забыл, я имею на Ксюшу ровно столько же прав, сколько и ты.

Мне не нравится, какой оборот принимает наш разговор. Не нравится, куда клонит Анжела.

– Ты что это, угрожать мне вздумала? – я резко поднимаюсь из-за стола, направляясь к ней. – Думаешь, спустя два года свидетельские показания не будут стоить и гроша ломанного? Думаешь, я не лишу тебя родительских прав, если попытаешься навредить Ксюше?

– Олег, услышь меня, пожалуйста, – просит жена. – Я прошла долгий путь реабилитации и лечения, поняла и приняла так много, и теперь просто пытаюсь исправить ошибки прошлого. Я хочу вернуть своего ребёнка, которого я рожала четырнадцать часов в страшных муках и которого люблю просто безусловно. Да, я оступилась, но это в прошлом. Честно, Олег. Просто позволь мне это доказать.

– Как ты себе это представляешь? Что я должен сделать: пустить тебя к дочери, пока ты не наиграешься и не бросишь её?

– Нет. Ты можешь пообщаться с моим психологом, поприсутствовать на наших сеансах. Мы можем разобраться с нашими проблемами. Сообща. И потом мы двинемся дальше – либо вместе, одной семьёй, либо как два полноценных родителя одной замечательной девочки. Ну ты же любишь свою дочь, Аторов. Попробуй ради неё. Просто подумай, как Ксюша будет рада, что мама вернулась! Подумай, прими решение, я буду ждать. Но не затягивай, я не хочу ждать до совершеннолетия дочери, чтобы иметь возможность целовать и обнимать её.

Анжела всовывает мне в руки визитку и исчезает с глаз долой. Верное решение. Мне просто необходимо пространство и время, чтобы подумать.

Закидоны Анжелы начались практически сразу после родов. Сначала она полностью переложила заботу о новорожденной дочери на няню, уделяя малышке внимание лишь во время непродолжительных кормлений. Однако, она быстро свернула грудное вскармливание, решив, что фигура для неё важнее.

Вскоре к фитнесу добавились встречи с подругами, походы в клубы, выпивка. Я видел, что жена скатывается по наклонной в бездонную пропасть, мы много разговаривали, но беседы всё чаще перетекали в ссоры; предлагал лечение – получал в ответ упрёки и скандалы. Грозил разводом – восстанавливался худой мир до нового неприятного инцидента.

Но первая настоящая драма случилась примерно через два года после рождения Ксюши. У нашей тогдашней няни воспалился аппендицит, и её спешно госпитализировали. Я был в отъезде в соседней области, когда это произошло. Спешно выехав домой, я уже почувствовал неладное.

Анжела просто оставила Ксюшу одну дома и укатила на очередную тусовку. Позже жена клялась, что дочь спала крепко, что ничего с ней не произошло бы в любом случае и нет причин для ссор, но я был непреклонен.

Очередной скандал закончился хлопаньем дверью, и Анжела ушла в закат. Её не было трое суток, и я обратился к брату. Мою супругу нашли быстро. В абсолютно невменяемом состоянии, в компании золотой молодёжи, она чуть ли не предавалась разврату прямо на столе, посреди модного ночного клуба. Это была точка невозврата.

Я знал, что никогда не прощу жену, но классическое воспитание упрямо взывало к совести и умоляло дать женщине последний шанс.

Нельзя оставлять ребёнка без матери, – убеждал я себя. – А ты предательство как-нибудь переживёшь.

Три недели реабилитационного центра и полного детокса организма после беспорядочных возлияний и приёма запрещённых веществ, общение с психологом центра дали первые результаты. Анжела начала худо-бедно выбираться из своего затяжного кризиса, начала уделять время дочери. В течение года всё было нормально, не идеально, да, но стабильно и безо всяких сложностей. То ли жена поняла, что моё терпение на исходе, то ли действительно решила изменить свою жизнь. Это неважно. Главное, они с дочерью сблизились, и рядом с матерью Ксюша была в безопасности. Так думал я.