— Ладно, — примирительно сказала я, облизнув пересохшие губы. — Вези в свою страну оленью. Надеюсь, с медстраховкой там все в порядке.

— О, нас ждет незабываемое приключение.

Поздним вечером людей на улицах меньше не стало. Туда-сюда сновали парочки, бегали подростки, подпрыгивали промерзшие до костей аниматоры и любители долгих прогулок. Бульвар тянулся от Нового Арбата аж до Большой Никитской, вобрав в себя множество зданий. Со временем он превратился в эдакий «винегрет» из смеси купеческих особняков, домов в различных архитектурных стилях и типичных сталинок. Когда-то здесь перемешались разные эпохи, которые теперь соперничали друг с другом за интерес гостей столицы.

Машину мы оставили на ближайшей стоянке, а дальше отправились пешком по тротуару. Периодически заглядывали в тихие дворики, посетили сквер дома 7А, где под снежным одеялом уютно расположился «грустный» Гоголь.

Я долго всматривалась в знакомые черты известного писателя. Его опечаленный взор и склоненная голова нагоняли тоску. Разбросав белоснежную насыпь, я добралась до барельефа и долго всматривалась в картинку, выискивая прячущегося черта. По словам Рудольфа, он там был. Но то ли фонари горели не слишком ярко, то ли подсветки смартфона оказалось недостаточно: я извозилась в снегу, когда Морозов соизволил ткнуть пальцем в нужное место.

— Вот он.

Я заинтересованно покрутила головой.

— А где кабинет Гоголя?

Морозов кивнул нижний ряд окон первого этажа, часть которого закрывали решетки.

— В тебе проснулся дух барышни восемнадцатого века? — он потоптался неподалеку. — Впереди «Дом полярников».

— Анналы истории, Рудичка, вызывают во мне дикий восторг, — надулась шариком от важности.

Обратный путь от памятника дался легче. Я метнулась к застывшему Морозову, облачко пара вырвалось за судорожным вздохом. Пальцы потянулись к мужскому пальто, и догадливый олень, поняв мои намерения, по-джентльменски подставил локоть.

— Пойдемте, леди, у нас по программе розовый тоннель, — с ноткой надменности сказал Рудольф. Несколькими взмахами ладони он стряхнул налипший снег. — Вам бы высохнуть, иначе завтра сляжете с недугом.

— У меня лошадиное здоровье, — фыркнула я, но от заботы чуточку подтаяла.

Не хуже льдинки на солнце, честное слово. Сохатый гад обладал неимоверным обаянием.

— На красную линию выходит усадьба Власова-Дашкевич, видела на карте, — топнув, я засуетилась под пристальным взглядом. — Тоннель, кстати. Ты мне полчаса в уши лил, какой он красивый.

— Если опять полезешь в сугроб, наше приключение придется отложить до следующего раза, — хмыкнул Морозов.

Я затаила дыхание, когда он прикоснулся к вороту моей дубленки. Погладив мех, Рудольф аккуратно провел холодными подушечками по оголенному участку на шее. Тысячи мурашек одновременно пустили разряды, вздох сорвался с приоткрытых губ.

Морозов хмыкнул, затем потянулся к своему шарфу.

— Не надо, — нахмурилась я.

— Надо, — отрезал он.

Шерсть приятно пощекотала нос, я утонула в запахе вишни с миндалем. С каждым разом этот аромат все больше сливался со мной, звучал на волосах и одежде. Сопровождал до гостиницы, согревал ночами под шум столицы.

Проклятие. Прошло всего два дня. Два! А барьеры вовсю трещали по швам, истошно орала сигнализация на запертых в чулане чувствах.

— Ты на меня странно смотришь, — хрипло сказал Морозов.

Подушечкой пальца он очертил мою нижнюю губу. Слегка надавил, и в глазах помутилось от желания облизнуться. Я заметила, как медленно затрепетали покрытые инеем ресницы. Схватившись за рукав пальто, я покачнулась, когда Морозов подался ко мне.