О том, что он мёрз в своём тонюсеньком костюме напрасно, и совсем зря потешал ненавистного императора с его шизофреническими гостями, маг старался не думать. Он утешал себя тем, что как следует отыграется на Маелрахах, когда доберётся до Таймара и вырвет его из лона семьи, как осиное жало, которым он, в сущности, и был для собственного отца.

На день Огайра решил остаться в замке, где всем приезжим лицедеям отвели занюханную залу чуть ли ни в самом подвале, и нисколько о своём решении не пожалел. Проснувшись, он понял, что замок превратился в крепостную стену. В город никого не впускали, а из города не выпускали. Даже обещанный факир не смог проникнуть в тщательно охраняемый бастион, чем очень огорчил Огайру, потому как за неимением факира все огненные представления легли на его не слишком окрепшие после потери маны плечи.

Что произошло за то время, пока он отсыпался, Огайра не знал, но конечно же сразу связал это с исчезновением принца Истана. Весь день он бродил по двору замка в надежде услышать обрывок фразы или отданный приказ, натолкнувший бы его хоть на какую-то догадку, но ничего подобного не произошло. Вся челядь старалась делать вид, будто ничего не случилось. Но маг видел, как все трясутся от страха, заглядывая в глаза прохожих и как бы спрашивая, – «это не вы, а, не вы устроили вчера ночью этот кошмар?»

Огайра бесился от того, что он пребывает в неведении. Буквально трясся от необходимости скрываться под маской, изображая из себя шута. А ещё страшно мёрз и опасался, что его свалит лихорадка раньше, чем он разберётся в том, что здесь происходит.

Но вот, наконец, наступила ночь, и все окна замка заиграли огнями, как и сам двор. На улицу высыпала ряженая топа, приветствуя Ёиль и Орина.

Несмотря на то, что за стенами замка остались так и не впущенные гости, и самые долгожданные иллюзионисты, праздник приобрёл поистине императорский лоск и размах. Двор был украшен гирляндами из черепов, повсюду висела паутина, а посреди площади разожгли костёр и поставили охранять импровизированные врата в мир духов чучело огромного волколака, видимо, олицетворяющее самого Завура.

Музыканты, которые известили о начале праздника, были настоящими профессионалами своего дела и даже подивили Огайру на редкость слаженной и сообразной моменту музыкой. Мужской хор пел гимны подземных Богов, после чего, конечно же, исполнили и гимн Дей-Айрака, а потом уж началась настоящая вакханалия. Все без исключения прыгали через костёр, как сами устроители праздника, так и знатные муэ. Последние сверкали белыми ляжками, громко вереща. Парочка непутех, конечно же, подожгла себе юбки, один пьяный лорд свалился в костёр и, наверное, изжарился бы, не помоги ему Огайра вылезти оттуда. У самого мага работы было не в пример больше, чем в первую ночь, потому как пришлось заменять факира. Он держался из последних сил, надеясь только на то, что не свалится в пламя и сам.

Разнузданная и пьяная кутерьма, не имеющая ничего общего с реальным шабашем, на котором ведьмаки и ведьмы колдовали в эту священную ночь, длилась до самого утра. Огайра за всё это время не сомкнул глаз и продолжал так же рьяно, как и в первую ночь, разыскивать принца. Но когда утренние лучи осеннего солнца слизали лоск с размашистого мероприятия, осветив весь срам гуляющих господ, маг вынужден был признать, что даже если бы Истан и был в столице, на эту беспардонную вакханалию не явился бы. Скорее всего, он в храме, возносит молитвы Ёиль, хоть такие святоши, как Истан, и не ставят её в список особо почитаемых Богинь.