– На! – бельё полетело на кровать, а ведьма одним упругим прыжком оказалась рядом со мной. – Поживёшь тут какое-то время.

– Зачем?

– Я так сказала.

Сопротивляться её словам было невозможно. Я не сразу это понял, но попался в ловушку голоса, нежного с хрипотцой, в цепкую хватку текучих рассыпающихся в воздухе фраз. Когда ведьма говорила, её хотелось слушать вечно.

– Документов у тебя нет, воспоминаний о семье или друзьях тоже, о самом себе ничего не знаешь. Так что поживи у меня, так пока будет безопасней.

– Ведь…ма, – шёпотом произнёс я, пробуя древнее слово на вкус.

– Угу, – кивнула она. – Но лучше зови Марьяной.

Так я и стал жить у неё. Безымянный, беспамятный, бессмысленный. У меня могла остаться где-то горюющая семья, а может, некая важная миссия. Но остались лишь Марьяна и её избушка где-то в глубине сибирских болот.

День в избушке начинался незадолго до рассвета. В четыре утра ведьма выбиралась наружу с пустой корзинкой на локте. Зная, что она вернётся через пару часов с многочисленными листочками, ягодами и корешками, я вставал и принимался за уборку. Не то чтобы это требовало много времени: всего-то оттереть пятна зелий со стола, подмести ил, нанесённый босыми ступнями Марьяны, да отмыть посуду, оставшуюся с вечера. Ещё я готовил завтрак.

Она возвращалась, когда солнце ещё только щекотало опушку леса. Стряхивая с непослушной чёлки капли росы, Марьяна ставила полную корзинку у порога и шлёпала за стол. Невероятно длинные волосы волочились за ней по полу, собирая в себя ржаво-жёлтую листву, запоздало зелёные травинки и сонных от холода насекомых. Мы завтракали в тишине, а потом ведьма заползала по стене к потолку и таким образом пробиралась на второй этаж дома. Никаких лестниц в избе не было: в потолке, на высоте около двух метров, просто зияла круглая дыра, в которую Марьяна и забиралась. Мне туда никак было не попасть. Через пару минут из тёмного отверстия свешивались локоны ведьмы. Взяв в руки гребень и ведро тёплой воды, я принимался их вычёсывать, осторожно убирая весь лесной мусор. А сверху летели звонкие вопросы:

– Ну как, не вспомнил ещё?

– Не-а.

– Совсем ничего?

– Даже имени не всплывает.

– А может, тебе просто нравится мне служить?

В знак протеста я слегка дёргал гребнем. Марьяна шипела и больше подначивать не пыталась.

– Тебя совсем не пугает и не удивляет моя природа, – как-то заметила она.

Я лишь пожал плечами, любуясь блеском прядей, лежавших на моих ладонях.

– Может, я и до этого имел дело с ведьмами?

– Вряд ли. От тебя бы в таком случае мокрого места не осталось.

– Наверное, после потери памяти мир стал казаться настолько странным и незнакомым местом, что ведьмовство в него вполне вписывается.

Днём Марьяна спала или рылась наверху, подготавливая что-нибудь для вечера. Я же шёл гулять, кутаясь от кусачего ветра в старый серый сюртук. У Марьяны вообще не было никаких современных вещей: она говорила, что рядом с ней электроника сбоила.

Лес, замёрзший и лысеющий, встречал меня настороженно. Хмурясь кустистыми еловыми бровями, он бросал в лицо клочки паутины, колол зарослями шиповника, скрывал свои богатства. Но забредаяс каждым разом всё дальше, я учился его понимать и слушать. Иногда удавалось найти какую-нибудь особенно симпатичную ветку или причудливо изогнувшийся корешок. Я тащил их в избушку, и к пятнам ила на полу прибавлялась деревянная стружка. Марьяне нравились выструганные моей рукой фигурки.

– Может, ты был скульптором?

– И утонул голым в болоте, пытаясь добыть себе корягу посимпатичнее?