Лучше б камнем в окно кинули, ей-богу… Дневник прыщавого подростка… Любительщина… Северянин, наглотавшийся слабительного… Вывихи какие-то, вместо размера… Чечётка, а не стихи…

Он весело поглядывал на Вику, наблюдая за её реакцией, и увлечённо продолжал бросать:

– Хлебников под кокаином… Беготня на цыпочках со сломанной ногой… Ой-ой-ой, а тут вы прямо гимназистка на приёме у женского врача…

Вика вспыхнула, не выдержала:

– Верните поэму!

– Секунду, я ещё не закончил.

Глаза Сенина зверьками бегали по строчкам.

– Какой прелестный парализованный Гумилёв!.. – захохотал он и снова вернулся к чтению. Ему явно нравилось злить Вику.

– Строчки, как пудельки в цирке, прыг-прыг, и вдруг раз, и сдохли… А тут вы так чудесно неуклюжи!..

– Верните! Хватит издеваться, – с навалившейся вдруг усталостью, сказала она. – Я вас прошу. – А вот и конец, – словно не слыша её, воскликнул Сенин и продекламировал:

– Отлично! – почти восторженно воскликнул он, запуская пятерню в густые волосы. – Это надо не в газете печатать, это ставить надо. Это же готовая пьеса! Как она у вас называется?

Он зашелестел страницами.

– «Чёрный полк»? Ерунда. «Берестяная планета», вот как мы её назовём. Ну, как вам?

Нравится?

Он с горящими глазами повернулся к Вике.

– Согласны?

Она смешалась.

– Я не знаю. Вы же опять всё переделаете?

– Конечно. Но хуже уже не будет, я вас уверяю. Договорились?

– Вы серьёзно считаете, что я могу отказаться? Поступайте, как сочтёте нужным, Сергей Александрович.

– А вы согласитесь сыграть в этой пьесе? – неожиданно спросил он.

– Кого?

– Богородицу.

– Но там нет богородицы.

– Она обязана там быть. И она там будет. Сыграете?

Виктория помедлила.

– Я немного играла в гимназическом театре, – призналась она. – Джульетту, Иоланту, еще две-три роли.

– Ну! Куда богородице до Джульетты! Сыграете, даже не сомневайтесь.

Сенин хлопнул в ладоши и засмеялся.

– Я поговорю с набатовцами, у них был какой-то полумёртвый театр. Попробуем его оживить.

Вдвоём нам, в любом случае, не справиться.

Он посмотрел на неё своими синими глазами, словно заглянул в самую душу.

– А знаете, я тоже попробую сыграть.

– Кого?

– Бога.

– Вот как?.. У вас изрядное самомнение.

– Стоит ли размениваться на мелочи?

Он помолчал, хлопнул ладонью по коленке, встал со стула.

– Решено, да?

Сенин подошёл к ней вплотную, остановился лицом к лицу.

– Мне кажется, из вас получится замечательная богородица.

Вика ощутила его дыхание на своём лице, почувствовала, что неудержимо краснеет, но не отвернулась и не отступила.

– Мне придётся снимать вас с креста?

– Нет. Не в этой пьесе. У этой счастливый конец, вы же сами так решили.

Вика чувствовала, как кровь вымывает силы из её коленей и рук.

«Ещё секунда и я попрошу, чтобы он меня поцеловал», – подумала она.

– Я вас поцелую в этой пьесе, вы не против? – спросил Сенин тихо-тихо.

Она сделала нервный глоток, отвернулась в сторону.

– Сергей Александрович… Мы договорились, что вы правите пьесу, и я в ней играю. Но я прошу, не выставляйте меня в некрасивом свете.

– Ни за что, Виктория. Я скорее соглашусь, чтобы мне руку гвоздём пробили.

– Значит, мы поняли друг друга.

Она с облегчением вышла из редакции.

Сенин торжествующе хлопнул в ладоши.

Номах спал в саду под вишнями, когда тяжёлый, словно разогнавшийся бронепоезд, удар надолго отключил его, а несколько ножевых росчерков решили судьбу спавшей рядом охраны.

Нестор пришёл в себя, голова его была укутана душным дерюжным мешком, руки связаны верёвкой под шеей у коня, ноги – под конским брюхом. Передняя лука седла нестерпимо упиралась в грудь и била при каждом движении мчащегося галопом коня.