Он вдруг снова вспомнил ту девчонку в поезде. И как подумал утром, когда увидел ее с женихом: если не разберется, значит, сама себе злобная буратина. А сам-то он кто тогда?

- Я завидую тем людям, которые умеют вовремя поставить точку.

- Я тоже, Борь, - она потянулась к нему, как будто хотела поцеловать, но остановилась на полпути. – Давай решим все это сегодня.

- Мне кажется, мы уже решили, - Борис обнял ее, погладил по волосам. – Этим разговором. Спасибо, Катя.

- Можно тебя попросить? – она отвела взгляд. – Дай мне время спокойно собраться. И найти квартиру. Не хочу к родителям.

- Тебя никто не гонит. Живи сколько надо. Если что, я пока побуду на даче.

- Да ты что? - Катя встала, дотронулась до его плеча. – Как ты оттуда на работу будешь ездить? Я постараюсь побыстрее. Разведемся в загсе, без суда?

- Конечно. Подай сама заявление через интернет. А сейчас извини, я лягу. Ночь не спал.

Он ушел в гостиную на диван и уснул, кажется, раньше, чем коснулся головой подушки.

***

Когда настраиваешься на войну, а противник вдруг выходит навстречу с белым флагом, это обескураживает. Победы тут не могло быть по определению, скорее, ничья, но Борис чувствовал себя проигравшим.

По жизни – проигравшим.

Стоило встать на паузу и обдумать, как жить дальше. Сделать это, находясь под одной крышей с почти уже бывшей женой, было проблематично. Новое жилье она себе нашла, но освобождалась квартира только через неделю. Поэтому, закончив все дела с кирпичным клиентом, Борис все-таки собрался и поехал на дачу в Кирилловку. Затарился по пути продуктами и всем необходимым, чтобы не возвращаться, пока Катя не переедет.

Конечно, назвать дачей доставшуюся от деда развалюху в ста пятидесяти километрах от Питера можно было с большой натяжкой. В этой деревне уже лет тридцать не водилось постоянных жителей, только приезжающие отдохнуть от цивилизации бирюки-отшельники. Борис наведывался в Кирилловку раз в год – посмотреть, все ли в порядке с ненужным имуществом. Не сгорел ли домик, не рухнул ли под тяжестью снега. Лет пять пытался его продать, но желающих не находилось. И вот вдруг пригодился.

Обогнув Волхов по окраине, Борис проехал еще километров двадцать по разбитому шоссе и свернул на грунтовку, ведущую к деревне. Дом деда Филиппа стоял на отшибе, у самого леса. Сентябрь еще толком не вошел в свои права, но деревья уже тронуло желтым и красным. Границы участка обозначали жердины, положенные на рогульки. Опустив одну из них, Борис загнал машину на заросшую бурьяном лужайку.

Открыл дом, включил электричество, растопил печь. Обошел все вокруг, осмотрел, поздоровался с соседями, принес воды из колодца. Все, можно жить. Хоть и любил он комфорт, в целом был неприхотлив. Главное - чтобы тепло и сухо, ну и пожевать чего-нибудь.

Вечером пришли тоска и соседская собака. Борис сидел на веранде в скрипучем кресле с кружкой глинтвейна, закутавшись в плед и глядя на звезды. Собака молча лежала у его ног и думала о своем.

Он уехал, потому что не мог находиться рядом с Катей. Если бы они разошлись со скандалом, ненавидя друг друга, было бы намного проще. Развод «по-хорошему» - это мина-ловушка. Особенно если оставаться в одном доме. Потому что сложно избежать сожалений и сомнений в правильности принятого решения. Потому что все как бы намекает: мы ведь можем разговаривать мирно и договариваться, мы понимаем друг друга – как в то время, когда любили. А может, все это еще не до конца ушло?

Здравый смысл говорил, что вернуть ничего уже нельзя, но память и тело отказывались верить. Ночами Борис лежал на диване – и думал о Кате. О том, как все между ними только начиналось. Как встречались, занимались любовью.