Да пошло оно все к дьяволу! С Богданом имя собственное забудешь, не то что принципы!

И в тот самый миг, когда я отпускаю вожжи, позволяя себе окончательно расслабиться, происходит ужасное: в заднем кармане моих джинсов звонит телефон. И не просто звонит, а судорожно вибрирует, заставляя меня напрячься и замереть.

– Забей! – настойчиво шепчет Богдан, но я не могу этого сделать.

А вдруг это Олег? Он, должно быть, уже дома и обеспокоен моим отсутствием, ведь так поздно я обычно никуда не хожу. На дворе ночь, а жены нет. И объяснений тоже нет. Нехорошо это. Очень нехорошо.

– Подожди, я должна ответить, – отпихиваю от себя парня и торопливо вытаскиваю мобильник.

Ну точно. Интуиция не подвела. Муж звонит.

Вскидываю глаза на Богдана, который стоит напротив меня и тяжело дышит. В его взгляде сквозит непонимание вперемешку с недовольством, а по скулам нервно разгуливают желваки. Парню явно не по душе, что его отодвинули на второй план, но сейчас это мало меня волнует. Я должна поговорить с Олегом. Причем так, чтобы он ничего не заподозрил.

– Ало, – стараясь контролировать дыхание, отвечаю я.

– Привет, ты скоро? – голос мужа звучит спокойно и расслаблено.

– Уже еду.

– Опять заработалась, да? – усмехается Олег, и на заднем фоне я слышу звон посуды. – На часы совсем не смотришь?

Он слишком высокого мнения о моих моральных качествах, чтобы превратно истолковать отсутствие дома в полночь. Восемь лет тотальной верности сделали свое дело.

– Да, что-то вдохновение нашло, вот и засиделась, – как можно беззаботней отзываюсь я.

– Понятно. Ну давай быстрее. Сегодня Аникин из отпуска вернулся, кукую-то настойку доминиканскую притащил. Мамахуана называется. Говорит, вкусная вещица, – по голосу чувствую, что он улыбается. – Будем пробовать?

– Конечно, – снабжая свой тон щепоткой энтузиазма, отвечаю я. – Скоро буду.

Сбрасываю вызов и несколько секунд гипнотизирую взглядом плинтус. Поднять глаза на Богдана сейчас представляется мне чем-то мучительным и невероятно сложным. Он ведь понял, что я говорила с мужем. Несомненно, понял.

– Мне пора, – собравшись с духом, отрываю взор от пола.

Богдан отошел от меня и медленно меряет шагами гримерку. На первый взгляд, он кажется вполне спокойным, но сжатые до белых костяшек кулаки и напряженная нижняя челюсть выдают обуревающий его гнев.

– Вот так просто возьмешь и уйдешь? – он застывает на месте и поворачивается ко мне.

Его слегка прищуренные глаза вперяются в мое лицо. Он смотрит так, будто не верит своим ушам, будто я сказала что-то возмутительное и лишенное логики.

– Да, уже поздно, мне нужно ехать, – вновь натягиваю маску рациональной холодности. – Свою часть уговора я выполнила, теперь дело за тобой, Богдан.

Он разочарованно выдыхает и, неверяще мотая головой, проводил рукой по волосам.

– Слушай, а, может, ты с профессией ошиблась, Карин? – его губы кривятся в злобной усмешке. – Может, тебе в актрисы надо было податься, а не в писательницы? Притворяешься офигенно. Стоя аплодирую.

Вместе с последней фразой он несколько раз хлопает в ладоши, и звуки его презрительных оваций громкими выстрелами пронзают накалившийся от напряжения воздух.

– Я пришла сюда из-за фотографий, – чеканю я, пытаясь не замечать того, с каким осуждением он на меня глядит. – Ты поставил условие, я его выполнила. Какие ко мне претензии?

Несколько бесконечно долгих мгновений горящие глаза Богдана шарят по мне в поисках ответов на вопросы, которые, очевидно, его терзают, а потом, вдруг резко потухнув, устремляются к окну.

– Никаких претензий, – безжизненным голосом отзывается он, поворачиваясь спиной и опираясь ладонями на подоконник. – Фотографии уберут, не переживай.