Я тогда, конечно, вспылил, обиделся, послал ее на три буквы… Но она не унималась: звонила мне среди ночи, умоляла не воспринимать написанное на свой счет, мол, хвалебные оды никто читать не будет, а чернуху и скандалы люди хавают на раз-два. «Плохая реклама – это тоже реклама, Богдан! Поэтому ты мне еще спасибо должен сказать!» – Вика как могла оправдывала свой гнилой поступок маркетинговыми соображениями.

Но мне, если честно, было плевать на рекламу. Я никогда не относился к своему творчеству как к продукту, который надо всучить как можно большему количеству людей и, желательно, подороже. С самого детства музыка и стихи были для меня средством самовыражения, неким способом заявить миру о себе, рассказать о своих чувствах и переживаниях. А деньги и популярность являлись лишь следствием, вытекающим из этого.

Поймите правильно, если бы мне кто-то сказал, что я никогда не смогу зарабатывать на музыке, я бы все равно продолжил ей заниматься. Просто потому, что не могу иначе. Музыка – это моя жизнь, она вперемешку с кровью течет у меня по венам. Я слышу ее повсюду: в звуках машин, в пении птиц, в громыхании пасмурного неба и даже в детском плаче. Иногда мне кажется, что вместо извилин у меня в мозгу ноты, поэтому я так плохо разбираюсь в математике и так хорошо чувствую ритм.

Тот наш разговор, в котором Вика извинялась и заодно активно втюхивала мне свою философию черного пиара, стал последним. Больше мы с ней не общались и не виделись. До сегодняшнего дня.

– А, может, лучше позу шесть-восемь попробуем? – оборачиваясь, заявляю я. – Что скажешь?

– Это как? – девушка заинтересованно приподнимает бровь.

Взгляд у нее жадный, грязный и совершенно бездушный.

– Ты мне отсосешь, а я буду должен, – глумлюсь я.

– Да пошел ты! – фыркает Рябинина.

– С удовольствием, – через плечо бросаю я, удаляясь. У меня нет ни малейшего желания находиться а обществе этой змеюки дольше, чем требуется.

Дохожу до конца коридора и уже дергаю дверь на себя, когда внезапно Вика меня окликает:

– Ткач, а че это за баба, из-за фоток с которой такой кипиш навели?

– Тебя волнует? – нехотя притормаживаю.

– Ну, конечно, волнует. Ты же ради нее аж на интервью прискакал, гордость в одно место засунул, – брызжет сарказмом Рябинина. – При мне ты таким геройством не страдал.

– Какая женщина, такие и поступки, – парируя я и, не дожидаясь очередной ядовитой реплики от бывшей пассии, скрываюсь за дверью.

15. Глава 15

Богдан

Спустившись по лестнице, выхожу на улицу и блаженно тяну носом свежий воздух со звенящими отголосками скорого лета. Майское солнце, находясь в зените, топит Москву в теплом золоте. Поэтому по обыкновению мрачный город сейчас кажется приветливым, радушным и буквально лучится каким-то добрым, позитивным вайбом. Не знаю, может, дело в ясной погоде, а может, меня просто штырит от одной только мысли о женщине, ради которой, как выразилась Рябинина, я засунул гордость в одно место.

Знаете, когда после совместно проведенной ночи Карина по-английски покинула мой номер, я подумал о том, что у судьбы довольно извращенное чувство юмора. Впервые в жизни, просыпаясь утром, я искренне жаждал увидеть ту, с кем спал накануне. Но ирония заключалась в том, что она вовсе не хотела видеть меня.

Тогда, на крыльце отеля Карина четко дала мне понять, что наша связь – всего лишь разовая интрижка, которую она не намерена ни обсуждать, ни уж тем более повторять. Муж, карьера, репутация, пробудившаяся совесть – эти вещи стопорили ее, мешая разглядеть то особенное, что произошло между нами. Разумеется, я сделал вид, что понимаю ее, но на самом деле я ни хрена не понимал!