Обычно, пока я переодеваюсь — Алекс успевает уехать.

Но сегодня…

Сегодня я спускаюсь и вижу его водителя, который курит у машины, всем своим видом излучая дзен. При виде меня он оживляется, машет мне рукой.

Приподнимаю брови, подхожу ближе.

— Тебе чего, Богдаша?

— А, — парень слегка тушуется, — ничего, ничего. Просто… Идите с этой стороны, Светлана Валерьевна.

Смотрю на него, жду комментариев, не получаю их, покачиваю головой.

— Померяй температуру, Богдаш.

Задерживаться мне некогда. Целенаправленный Дервиш не терпит вальяжного шага и почти волочет меня в сторону собачьего прогулочного комплекса.

Правда, выйдя из-за машины, псина неожиданно замирает в напряжении, глядя в одну точку.

А, так вот в чем дело…

Блондинистое губастое виденье находится на дальнем краю парковки. Манерно морщит носик и старательно делает вид, что пудрит его.

Сегодня у них с Алексом суд. Первый по разводу. Первый в долгой череде. И судя по тому, что она явилась — она надеется то ли что-то себе выторговать, то ли просто — искусить Алекса передумать.

И наверное, я бы удержалась от ехидного комментария, если бы не одно “но” — мне вообще-то запрещено к этой стерляди приближаться. А она с чего-то решила, что ей ко мне можно?

— Не тратьте пудру почем зря, Кристина Сергеевна, — роняю я негромко, но так, чтобы она меня расслышала через разделяющую нас дюжину шагов, — разве вы не знаете, что она подчеркивает морщины?

Она захлопывает пудреницу так яростно, будто дергает за рычаг моей гильотины.

— Проваливай, потаскушка, — шипит так натурально, аж завидки берут. Я так не умею.

— А то что? — поддергиваю Дервиша к себе поближе.

— А ты думаешь, что твой фавор вечен? — стерва презрительно на меня щурится.

— Где-то это я уже слышала, — позевываю, — кажется, три недели назад. Перед тем, как вас постигло семейное несчастье, Кристина Сергеевна. Печально, что вы не сделали выводы из вашей предыдущей неудачи.

Моя противница бледнеет от ярости, делает шаг вперед. Дервиш тоже — двигается на полкорпуса, щерит голодно зубы.

— Тише, мальчик, — я натягиваю поводок до предела, напоминая, что команды к атаке не было.

Мы перекрещиваемся взглядами, схлестываемся взаимной неприязнью. Хотя ладно, чего уж тут, скорее ненавистью. Я — разрушила её брак. Она — тридцать лет трахалась с Ним. Интересно, что такое могло бы вдруг случиться, чтобы я могла спокойно стоять в трех шагах от этой курицы и не мечтать вцепиться пальцами в её кучерявую гриву?

И все же, сейчас… Мне есть чему удовлетворенно улыбнуться.

— Идем гулять, мальчик, — разворачиваю морду псины в сторону клятого комплекса, — не надо есть эту тетю, тебе диетолог запретил есть старое мясо.

Ухожу, ощущая на лопатках бессильный яростный взгляд. Упиваюсь, что уж там. Только когда мы отходим на достаточное расстояние от моей противницы, тянусь к песьему загривку и треплю по нему с затаенной нежностью.

— Черт с тобой, паскудник, — ворчливо замечаю я, — можешь воровать у меня одеяло сколько захочешь.

Дервиш дергает хвостом — ему, мол, эти высочайшие разрешения поборту, он не собирался отказываться от вредных своих привычек. Несется к первому препятствию на своем пути.

Вечен ли мой фавор?

Черт его знает.

Но судя по злому взгляду Кристины Сергеевны Козырь, выписанному этой псине — она явно надеялась, что хоть Дервиш между нами двумя выберет её. И я рада бесконечно, что ей обломалось!

22. Глава 22. Доверяющая

— И что, ты веришь ему?

Георгинчик старательно выдерживает количество иронии в своем голосе, потому что знает — он не вытянет говорить со мной саркастично. Я же снимаю с вешалки графичное черно-белое платье с ассиметричным плечом и критично щупаю швы. Мне по качеству шмоток этого бренда сегодня к шести нужно сдать статью на пятьсот слов.