— Что ж ваш ноэр-ган такой жесткий и равнодушный? — в сердцах произнесла я. — Пытается оплодотворить десяток женщин за ночь, отнимает ребенка, а потом к нему даже не подходит, почти не интересуется… Только сегодня с балкона помахал как флагом и после обратно отдал слугам, словно эта дочь и не нужна ему. Зато готовится выбирать себе жену из оханов, которая и родит ему наследника… 

— Тише ты, тише… — хмыкнула Вирга. — Разболталась тут… А ноэр-гана пожалеть надо, а не злиться на него. 

— Жалеть? — я опешила от такого заявления, нервно улыбнулась. — За что мне его жалеть? За то, что не спрашивая, воспользовался моим телом? Лишил мужа, ребенка? Перевернул мою жизнь? За то, что теперь я не имею права даже взглянуть на собственную дочь? 

— Он пожертвовал своей душой ради благополучия империи, — тихо проговорила Вирга. 

— Как это понимать? — я посмотрела на женщину с недоверием. 

— Проходя ритуал, ноэр-ган в каждой из виетт оставляет часть своей души, — ответила Вирга. —  Это как подарок за то, что ими воспользовались против воли. Частичка его души дарует виеттам крепкое здоровье и удачу, понимаешь? А сам он остается пустым. Не способным любить и жалеть. Зато беспристрастным, готовым рассудить любой спор и выбрать справедливое наказание преступнику. Но нашему ноэр-гану еще повезло: у него осталась способность хоть иногда улыбаться и что-то чувствовать. Но, говорят, и это от него вскоре уйдет. Поэтому его будущей супруге придется нелегко. Иметь в мужьях того, от которого невозможно получить ни ласки, ни любви...

— Душа, разделенная на десять частей? — переспросила я. 

— Да, такова плата за мир и благополучие нашей империи. 

— Значит, и во мне есть часть его души? — я невольно прислушалась к себе. Ничего особенного не чувствую.

— Выходит, что так, — Вирга чуть улыбнулась. 

— Все равно, это так странно… Непонятно… — прошептала я. — У нас ничего подобного нет… 

Вирга развела руками:

— Такова особенность оханов. Поэтому не надо его ненавидеть, детка… Он и сам заложник своего положения. 

— Сейчас меня волнует только моя дочь, — произнесла я. — И как сделать так, чтобы я могла ее видеть. 

— Я разрешу тебе прибираться на том этаже, но с одним условием, — Вирга поднялась, подошла к навесному шкафчику, достала оттуда пузырек из матового стекла. Она поставила его передо мной: — Ты выпьешь вот это. 

— Что это? — я не спешила брать пузырек в руки. 

— Выпей, не спрашивая, — ответила Вирга, внимательно глядя на меня. — Если доверяешь мне. Этот отвар не навредит тебе, только поможет. Я специально сделала его сегодня для тебя. 

— Как так можно? А если я потеряю память от него? Или усну, а вы меня отправите обратно в мой мир? — выразила я сомнение. 

— Значит, не доверяешь, — Вирга забрала пузырек.

— Постойте! — воскликнула я. — Почему вы просто не скажете, что это? 

— Потому что ты не выпьешь его, сглупишь… 

— Сейчас вы разговариваете со мной как с дурочкой или несмышленым ребенком, — посетовала я. — Можно мне самой сделать выбор? А там посмотрим, глупо это будет или нет? 

— Ладно, так уж и быть… Скажу, — Вирга вернулась ко мне. — Это средство избавит тебя от молока. Тебя все равно не подпустят кормить ребенка, а сама будешь страдать. Особенно, если окажешься с ней рядом. Оно пропадет и без того, но мучиться будешь дольше. А так на ночь выпьешь, и утром как ничего и не было. 

Я сжала голову руками, стиснула зубы, пытаясь не заплакать. 

— Решайся, — поторопила Вирга. 

— Ладно, — проговорила я одними губами. — Давайте…

— Это разумно, — женщина успокаивающе похлопала меня по плечу. — Так ты получишь хотя бы свободу…