– И это всегда срабатывает?

– Не всегда, но в большинстве случаев.

– Но почему полиция обращается именно к вам? Разве полицейские психиатры не владеют в нужной мере гипнозом?

– Конечно же, владеют. Но они все же не гипнотизеры, а врачи. Они не специализировались в этой области. Я же занимаюсь гипнозом всю жизнь, разработал специальную технику и нередко добиваюсь успеха там, где обычные методы не срабатывают.

– Значит, вы в этом деле кое-что смыслите.

– И даже больше, чем кто-либо другой. Но почему вас так это интересует, доктор? Боже мой, что это с вами? Оставьте в покое вашу сумочку, не волнуйтесь! – воскликнул Пабло Джексон, заметив, что пальцы гостьи побелели от напряжения, намертво вцепившись в сумочку, которая за время беседы успела перекочевать ей на колени.

Поборов волнение, Джинджер приступила к рассказу о своих бедах, однако вскоре вновь разнервничалась, и внимательно следившему за ней хозяину дома удалось привести ее в чувство, лишь заставив выпить немного коньяку.

– Несчастное дитя! – приговаривал с искренним сожалением он, покачивая седой головой. – Это ужасно! Скажите, вы хорошо спали этой ночью? Нет? Так я и думал. Не корите себя за этот глоток коньяку в неурочный час, вы давно уже встали, так что для вас это уже не утро, а почти вечер. Так почему бы и не позволить себе выпить немного под вечер?

– Пабло, – слегка расслабившись, сказала Джинджер. – Я хочу, чтобы вы загипнотизировали меня и вернули к событиям двенадцатого ноября. Я хочу наконец понять, почему в то утро я так испугалась черных перчаток в «Деликатесах от Бернстайна».

– Нет, и не просите, – затряс головой Пабло Джексон. – Это невозможно.

– Я вам хорошо заплачу…

– Дело не в деньгах, – поморщился гипнотизер. – Я в них не нуждаюсь. Поймите, я фокусник, а не врач.

– Я уже была у психиатра, но он не смог мне помочь. Вернее, он тоже отказался погружать меня в транс.

– На это, видимо, имелись причины, – нахмурился Пабло Джексон.

– Он сказал, что рано прибегать к такому лечению. Он согласился со мной в том смысле, что гипноз, быть может, и поможет мне восстановить причину моих срывов, но сама я могу оказаться не готовой к правильному восприятию истины и окончательно сорвусь.

– Вот видите? Врачу лучше знать. Нет, я не стану браться не за свое дело, и не уговаривайте меня, бога ради.

– Ничего он не понимает, этот психиатр, – рассердилась Джинджер, вспомнив недавний разговор с чрезвычайно любезным, но неуступчивым лечащим врачом. – Может быть, он и знает, что лучше для других пациентов, но уж точно не может ничем помочь мне. А я больше так не могу. Да я с ума сойду, пока он решится наконец применить гипноз. Нужно что-то делать немедленно, нужно взять, в конце концов, эту напасть под контроль.

– Но ведь вы сами понимаете, что я не могу взять на себя такую ответственность, – настаивал Пабло Джексон.

– Минуточку! – перебила она его, ставя бокал на столик. – Я предвидела, что вы не захотите ввязываться в эту историю. – Она достала из сумочки сложенный лист бумаги. – Вот, взгляните, пожалуйста!

Он взял у нее листок. При этом она отметила, что рука его, в отличие от ее рук, не дрожит, хотя он и на полвека старше.

– Что это такое? – спросил он.

– Расписка, где говорится, что я снимаю с вас всякую ответственность за последствия эксперимента.

Пабло даже не потрудился пробежать документ.

– Вы, я вижу, так ничего и не поняли, дорогая леди. Я не боюсь судебного преследования. В моем ли возрасте и при нашей ли неповоротливой судебной системе бояться чего-то подобного? Дело совсем в другом: человеческая память – чрезвычайно чувствительная штуковина, и, если что-то выйдет не так, если я доведу вас до срыва, мне уж точно жариться в аду.