Ника неуверенно пожала плечами.

Тётя Таня притормозила и взволнованно сообщила:

— Меня аж на софе подбросило. Подумала, что бомба прилетела. Не знаешь, где что чебурахнуло? У кого ни спрашиваю, никто не знает. К участковому что ли сходить?

Ника улыбнулась:

— Сходите, напишите заявление. Потом вас допросят с особым пристрастием и возьмут подписку о невыезде.

— Это зачем? — подозрительно прищурилась тётя Таня.

— Как зачем? — с воодушевлением удивилась Ника. — Фильмы про ментов не смотрите? А вдруг это вы к диверсии готовитесь? Ночью неудачно провели сборку секретного оружия, у вас там… эмм… чебурахнуло. Теперь вы всех об этом спрашиваете, таким образом отводите от себя подозрение.

— Кто ж это дома сборку проводит? — сглотнула тётя Таня сухим горлом.

Ника промолчала и демонстративно опустила глаза на объёмную сумку соседки.

— Купила сыну новые сапоги резиновые. Вот, несу ему. Скоро грядки на даче копать, — встряхнула та сумку и бойко протянула: — Тю-ю, нашли диверсантку.

— Ещё с обыском придут, — заверила её Ника. — Адвокат потребуется. Самый дорогой.

Тётя Таня посмотрела на неё с недоверием и быстро закруглилась:

— Так и не было ничего. Никто ж ничего не слышал. Приснилось мне. Старая я, больная, страдаю нервным расстройством личности.

Ника задержалась между этажами. Закралось подозрение, что с Ромкой могло случиться что-то плохое, и кто в этом будет виноват? В окно подъезда наблюдала, как тётя Таня остановила подругу с мусорным ведром и, широко открыв сумку, показывает ей резиновые сапоги.

«Это надолго», — решила Ника и спустилась на первый этаж. Да и не увидит тётя Таня, как она разговаривает с соседом.

Можно было войти в квартиру Грачёва без предупреждения, но Ника пару раз нажала на кнопку звонка.

Разумеется, Ромка не услышал — музыка играла хоть и тише обычного, но довольно громко.

Ника сжала в кармане куртки газовый баллончик и толкнула дверь в квартиру.

Позвала Грачёва. Прислушалась.

На его сдавленный стон свернула к кухне.

Бледный Ромка сидел на полу у стены с вытянутыми в проход ногами и смотрел на Нику. Сквозь прижатые к животу растопыренные пальцы сочилась кровь. Серые губы беззвучно шевелились. В широко раскрытых стекленеющих глазах стояла смертная тоска.

Чужое присутствие позади себя Ника почуяла мгновенно — лёгкий поток воздуха тронул на голове пух коротких волос.

Она отшатнулась, натыкаясь спиной на что-то… кого-то дюжего и рослого.

Захлебнулась воздухом. Из одной руки выпала сумка, вторая выдернула из кармана газовый баллончик.

Ника не успела ни обернуться, ни о чём-либо подумать.

Не успела дать отпор.

Жёсткая ладонь закрыла ей рот; острая боль обожгла бок — раз, ещё раз, ещё.

Перед глазами дрожащим маревом растеклась кровавая пелена, окутала удушающей волной, лишила сил.

Страшно…

Страшно ощущать, как медленно и неотвратимо подбирается боль к пока ещё живому трепетному сердцу, как стынет в нём кровь, как затихает его стук, как в мутнеющее сознание вторгаются слова песни в исполнении Лебединского:

— Вот и вся любовь! Талая вода,

Хочешь, я вернусь, но не навсегда.

4. Глава 3*

— Не дышит, — с испугом произнёс девичий голос.

— Дышит, — возразил ей с заметным облегчением тихий, постарше.

Ника глубоко вдохнула и застонала от боли в груди. Сбросила с себя край невероятно тяжёлого одеяла. Облизнула сухие шершавые губы.

— Дай ей воды, — сказал женский голос повелительно. — Подушку поправь, укрой.

Ника почувствовала как её губ коснулось что-то холодное и приоткрыла рот. Очень хотелось пить. Но живительного глотка не дождалась — вода пролилась, потекла по подбородку, шее, впиталась в ворот сорочки.