Ансело не погрешил против истины, упоминая о Михаиле Илларионовиче Воронцове: надгробный памятник Ломоносову и вправду был сооружен по его инициативе и на его деньги.

Твой образ будет, знаю наперед,

в жару и при морозе-ломоносе

не уменьшаться, но наоборот

в неповторимой перспективе Росси.

Иосиф Бродский.

«Похороны Бобо», 1972

О том, что в Петербурге есть улица Зодчего Росси, знают, наверное, все. Но есть в нашем городе и еще один топоним, связанный с именем великого архитектора. Это тоже своего рода магистраль, хоть и совсем маленькая.

Россиевская дорожка идет вдоль северной ограды Лазаревского кладбища. Карл Иванович похоронен рядом с ней. Неподалеку нашли последний приют и другие гении питерской архитектуры – Захаров, Тома де Томон, Кваренги, Воронихин. Блистательное созвездие имен, подлинный пантеон русского классицизма! Но даже в этом созвездии Росси занимает особенное место.

Он родился на исходе 1775 года в Италии, но прожил на родине недолго. Брак его родителей был короток, и Гертруда Росси – балерина по профессии – вышла за своего коллегу, французского танцора и балетмейстера Ле Пика. Потом супруги были приглашены в Россию «первыми танцовщиками». Вместе с ними Карл и прибыл в свою новую отчизну.

Ученичество его началось у другого итальянца – Винченцо Бренна. Росси работал в Павловске и Гатчине, участвовал в постройке Михайловского замка. Набирался опыта. Правда, близость к Бренна чуть было не сыграла с Карлом злую шутку. Когда Павла I на престоле сменил его сын Александр I, тот отправил Бренна в отставку – как же, ведь тот был любимцем отца! Вместе с наставником в отставку отправился и ученик. Но уже через 8 дней (уникальный случай!) Росси был принят обратно на службу. Видимо, уже тогда таланты его были очевидны.

Впрочем, самостоятельно поработать в столице Росси удалось не сразу. Пришлось даже на время отправиться в Москву. Первым его детищем в Москве (да и вообще) стал деревянный Арбатский театр – по отзывам современников, «прекрасный», но, увы, сгоревший во время Отечественной войны 1812 года.

В Москве молодого зодчего заметили. Его начальник сообщал в Петербург, что Росси «по вкусу и прилежанию… обещает со временем быть лучшим архитектором в России». Правда, желчный и осведомленный мемуарист Филипп Вигель называет причиной московских успехов Карла Ивановича вовсе не вкус и прилежание:

«Он был еще красив и молод, когда его отправили в Москву; к тому же был артист с иностранным прозванием. Половины сих преимуществ достаточно, чтобы пользующиеся ими в Москве обретали рай. Кто знает московские общества, тому известно, с какою жадностью воспринимается в них молодость людей разных состояний. Успехи Росси в сих обществах были превыше сил его. Когда он воротился в Петербург, друзья с трудом могли его узнать: до того изменился он в лице, до того истощен был он наслаждениями, может быть, душевными. Никогда силы к нему не возвращались; но сие тем полезнее было для его гения: при изнеможении телесном замечено, что почти всегда изощряется воображение».

Как бы то ни было, в Петербург Росси вернулся в 1814 году. Это было особенное время – пора национального подъема после победы над Наполеоном. Торжественные, строгие формы классицизма как нельзя лучше соответствовали духу времени. Казалось, теперь бы Росси работать и работать! Но нет – пришлось снова начинать почти с нуля. Поначалу его зачислили на фарфоровый и стеклянный заводы, где поручили проектировать вазы, торшеры, люстры и другие предметы прикладного искусства.