Катя снова ушам своим не поверила. Приговорённых к казни оправдали – вот так?!

Два Волка молча поклонились, прижав руки к груди.

– Может быть, ты желаешь проследовать с ними в Манш, айт Данир, – любезно поинтересовалась та самая айя Орна. – Всё уже готово. Айе Катерине понравится. Мы очень старались.

– Нет, айя Орна. Нам с женой хочется ещё немного побыть вдвоём, – отказался Данир.

– У айи Катерины будут пожелания? – не отставала та.

– Не в этот раз. Мы благодарим и уезжаем, – и он за руку повёл Катю к лошади.

Садясь с Даниром в седло, она оглянулась на освещённые окна башен, на почти догоревшие костры, на людей – с каждым можно было при желании встретиться взглядом. Люди не расходились, и она ощущала неуклонное внимание этой толпы, – они провожали своего лорда. То есть айта, конечно! Люди? Не только, ещё волки и коты. Или не только они? Но тон задают волки-оборотни! И её муж тоже волк-оборотень! Причем главный на этом конкретном пятачке земли! И это не кино, совсем не кино!

Женщина, которую Катя видела на коленях возле «спа-пещеры», подошла к ним, схватилась за стремя и коснулась лбом сапога Данира.

– Пусть Мать будет с тобой, айт!

– И тебе её милостей, волчица, – ответил Данир, – присылай сына в замок, буду ждать.

– Спасибо, айт…

Катя решилась с ним заговорить, лишь когда они опять оказались одни на горной тропе, только волки бежали вокруг – не оборотни, но тоже верные слуги.

Она откинула голову, потёрлась затылком об его плечо, привлекая внимание.

– Ты испугалась, моя? Всё будет хорошо, – он мазнул губами по её виску.

– Данир, почему ты вынес такой странный приговор? Отправил их по разным тюрьмам? Жуть какая!

– Тебя это так волнует? – он усмехнулся. – Моя добрая айя. Я приговорил их к жизни – чем приговор плох? Не переживай за них. Есть жизнь – будет и всё остальное. Пока иначе нельзя.

– Жаль. А что это был за фокус? Как он делается? И в чём смысл?

– Фокус? – Данир удивился. – А, ты про меч и чашу? Это не фокус, моя. Это магия. Меч, чаша, кровь Саверинов, эта земля, клятвы предков и присяга, которую я давал в тринадцать лет. И они все мне присягали тогда, люди Манша. Поэтому, как бы некоторые ни относились ко мне сейчас, они рассчитывают на меня, а я на них. И деться некуда.

– Значит, то, что случилось?..

– Да, у вас бы сказали – чудо. Но это к лучшему. Я заодно подтвердил права на Манш, хорошо, что все это видели.

– А почему ты сразу не сделал так?..

– Потому что отрицательный ответ Матери означал бы кое-что плохое для меня. Хотя подтверждение моих прав тоже было бы налицо, – кажется, он опять смеялся, чуть-чуть.

– Что-то совсем плохое? – она хотела повернуться, он удержал. – Ты чем-то рисковал, да? Ты это сделал… почему?

– Признаться тебе честно? – он опять крепче сжал её, как не раз до этого. – Врать не хочется. Я беспокоился о себе. О нас. Вёл себя как подлый эгоист, не подверженный идеям добра ни на медяк. Ты ведь долго не простила бы мне эту казнь, верно?

– Данир?.. – она всё-таки повернулась к нему.

Насмешка не уходила из его голоса, но взгляд был очень серьезным.

– Во-от. А у нас так мало времени. Хоть и не хочется помнить об этом, но приходится. Я не хочу терять тебя даже ненадолго. Я готов был ухаживать, добиваться, хоть месяц или сколько – это уже было счастьем по сравнению с тем, что я имел в вашем мире. Но хорошо, что всё получилось быстрее и ты уже моя. Ты разочарована?

– Нет, – она качнула головой.

Действительно, совсем не кино. В кино отважный герой высказался бы как-нибудь возвышенно и благородно. Ответ Данира не очень подходил герою, но это не отменяло того, что сделано – приговор маленькой волчице и кумату отменён.