— То есть она тебе не рассказала? — с ухмылкой спрашивает он. — Какая ее версия?

— Она сказала, что ты ей изменил.

— А что ты хочешь услышать? Ты же знаешь?

— Ну, то есть это правда?

— То есть это то, что ты хочешь услышать?

— Данил!

— Ксения!

— Не хочешь говорить, не надо… — отворачиваюсь к окну, более того, скидываю его руку со своей коленки. Но тут же чувствую, что он вернул ее на место, а мурашки по телу от его близости не позволили ее убрать во второй раз. А вдруг больше он так не сделает? Не сожмет, вот как сейчас.

— Рита — дочь учителей. Очень приличная. Очень мнительная.

Ну, допустим.

— А моя семья — это огромный бизнес, который так или иначе связан с криминалом.

Ой. Я даже икнула и повернула голову. Он поджал губы, продолжая вести машину.

— Наша семья частенько является главными героями газет и новостей. Так вышло, что в тот раз я спасал брата и дядю из передряги. Нас занесло в бордель. Там нас и засекли фотографы. Скорее всего, ей на уши присели родители, но уже на следующий день она и видеть меня не хотела, сказав, что ее дочь не нужно купать в этой грязи.

— Так измены не было?

— Не было. Но ей этого не докажешь. Такое ощущение, что она словно и ждала такого исхода, чтобы получить определенную свободу и жить так, как ей хочется.

— А с тобой не получилось?

— Ну, так я требовал выполнения супружеских обязанностей, — посмеивается он. — Хотел второго ребенка. А она… И так. Кто у тебя умер?

Я даже не знаю, что теперь думать. О нем. О Рите. В особенности о себе и своем отношении ко всему. Освобождает ли меня рассказ Данила от вины, если между нами случится секс? Да вряд ли. В конце концов, кто я такая, чтобы Рита делилась со мной такими подробностями? Что и странно, она, вроде, делилась, но получается, что подробности были не те.

— Ксююшаа?

— А? — моргаю пару раз. — Отец. Только он не умер, а убил. Тоже пьяный ехал по ночной трассе и тоже откупился от ментов. А потом сбил насмерть человека.

— Жестко.

— Ага. Сейчас в тюрьме сидит.

— Ты только Рите эту историю не рассказывай. Скорее всего, она прервет ваше общение.

Я даже рот открываю от шока. Не то чтобы я собиралась делиться такими вещами своей семейной истории, просто он меня очень удивил.

— Плохо, конечно, с другой стороны, теперь я знаю, как прервать наше общение.

Данил смеется, а его рука с коленки плавно, но довольно уверенно ползет все выше. А я губы облизываю и думаю — насколько это вообще приемлемо разговаривать о подруге с ее бывшим мужем, а потом принимать от него вот ТАКИЕ знаки внимания? От руки, которая уже прижалась к промежности через джинсы, жжет огнем и словно по волшебству увлажняет там все. Торможу руку, только когда она добирается до пуговки и расстегивает ее.

Вцепляюсь в руку, даю знак остановиться, но получается лишь чуть царапнуть кожу, от чего по ней проходит дрожь, а пальцы становятся проворнее. А может быть, я уже проиграла в этой войне разума и вожделения? Может быть, я просто пьяна и ничего не могу сделать? Ни с ним. Ни с собой. Ничего не могу сделать, когда его пальцы протискиваются в расстегнутые джинсы, под резинку трусиков, чтобы достигнуть постыдно мокрой цели.

— Что ты там говорила?

— Что? — я уже реально не соображаю, пока он размазывает влагу по складочкам, пока скользит на опасной грани от входа, пока у меня низ живота огнем горит, пока горло спазмом сжимается.

— Откровенность за откровенность.

Он тормозит на светофоре и тянется рукой к своему ремню, а меня уже несет. Запахи кожи, его одеколона и его мужественности смешиваются в дикий коктейль, который бурлит во мне не хуже бурбона. Я тяну свободную руку к нему, пока его продолжает истязать меня между ног.