Возвращаясь по коридору в свою комнату, я бросила взгляд на бабушкин портрет. Ее глаза тоже смотрели на меня; она следила за мной взглядом. За мной наблюдали. Везде.

То же самое жутковатое, настораживающее чувство сопровождало меня в школу на следующий день. Я просто не могла от него избавиться. Подъехав к школьной парковке, Даниэль сказал:

– Знаешь, тебе стоит подумать о том, чтобы бывать на солнышке.

Я бросила на него взгляд.

– Серьезно?

– Просто ты кажешься слегка изможденной.

– Верно подмечено, – сухо проговорила я. – Мы опоздаем, если ты не найдешь местечка.

Музыка Рахманинова негромко звучала из динамиков, вовсе не успокаивая сумятицу в моей голове.

Очевидно, и сумятицу в голове Даниэля тоже.

– Мне не на шутку хочется начать игру в бамперные машинки[25], – сквозь сжатые зубы проговорил он.

Хотя мы рано выехали из дома, на дорогу до школы ушло сорок минут, и длиннющая очередь роскошных машин уже ожидала въезда на парковку.

Мы наблюдали, как две из них соперничали за одно и то же место, приблизившись к нему с разных сторон; одна из ожидающих машин, черный «Мерседес»-седан, с визгом покрышек подлетела к нужному месту, подрезав другую машину, голубой «Фокус». Водитель «Фокуса» прогудел одну длинную, резкую ноту.

– Сумасшествие, – сказал Даниэль.

Я кивнула, наблюдая, как водитель «Мерседеса» вышла из машины вместе со своим пассажиром. Я узнала безукоризненную гриву светлых волос еще до того, как увидела лицо. Анна, само собой. Потом я узнала кислое выражение лица ее вездесущего компаньона, Эйдена, вылезшего с переднего пассажирского сиденья.

Когда мы в конце концов нашли место, Даниэль улыбнулся мне. Потом мы вылезли из машины.

– Просто пошли мне СМС, если я понадоблюсь, хорошо? Предложение ланча по-прежнему в силе.

– Со мной все будет в порядке.

Дверь класса все еще была открыта, когда я пришла на продвинутый английский, но большинство мест уже были заняты. Я села на один из свободных стульев во втором ряду и не обратила внимания на смешки пары учеников, запомнившихся мне с урока математики. Учительница, мисс Лейб, что-то писала на доске, а дописав, улыбнулась классу.

– Доброе утро, ребята. Кто может сказать, что означает это слово?

Она показала на доску с написанным там словом «гамартия»[26]. Я почувствовала себя увереннее – это я уже проходила. Очко в пользу бесплатного школьного образования Лорелтона. Я быстро оглядела класс. Никто не поднял руки. Ох, да какого черта! Я подняла руку.

– А, новенькая.

Мне до зарезу требовалась школьная форма. Улыбка мисс Лейб была искренней. Учительница прислонилась к своему столу.

– Как вас зовут?

– Мара Дайер.

– Рада познакомиться с вами, Мара. Начинайте.

– Фатальный изъян! – выкрикнул кто-то.

С британским акцентом. Я повернулась на стуле. Я бы сразу узнала мальчика, которого видела вчера, даже если бы он не был таким же помятым, как прежде, с распахнутым воротником, свободно повязанным галстуком и закатанными рукавами рубашки. Он все еще был красивым, все еще улыбался. Я сощурилась, глядя на него.

Учительница тоже сощурилась.

– Спасибо, Ной, но я вызвала Мару. И «фатальный изъян» в любом случае не самое точное определение. Хочешь попытаться, Мара?

Я попыталась, тем более что знала теперь – мальчик-британец тот самый печально знаменитый Ной Шоу.

– Это означает ошибку или заблуждение, – сказала я. – Иногда называемые трагическим изъяном.

Мисс Лейб кивнула, словно поздравляя меня.

– Очень хорошо. Я рискну и предположу, что в вашей школе вы читали три фиванские пьесы?

– Угу, – сказала я, борясь с застенчивостью.