– Ох, Даша, знала бы ты, как меня зависть накрыла, когда услышала, что тебя в степь зовут. А ты такая: «Вы ошиблись…». Как можно было отказываться от такого?! Не невольницей увозят, Хозяйкой зовут. Как мне хотелось оказаться на твоём месте. Свободной скакать на прекрасном коне куда захочешь, косы за спиной развеваются, следом вои красивущие в кольчугах, в шеломах с хвостами… Ух! А мне жениха сопливого сватают и всё время говорят, что это нельзя, то нельзя, и так тоже нельзя. На всё запреты. Вот я и решила, что убегу за тобой следом. А тут случай такой... 

Помнишь, когда обед прощальный был, посыльный приходил, спрашивал, когда сундуки готовы будут? Я же сама ему перевела, что уже готово всё, в «Стрекозке» у входа стоит. Могут в любое время грузиться. Он тогда ответил, что ближе к рассвету подгонят телегу и заберут. Поняла тогда, что судьба это. Домой вернулись, сказалась расстроенной и к себе ушла пораньше. Собрала белья немного, платье запасное, гребешок, ленты и потихоньку из дома улизнула. В мастерской-то все входы-выходы знаю, нетрудно было внутрь пробраться. На кухне бутыль утащила – водой запаслась, кусок хлеба кто-то оставил, тоже прихватила. Одежду твою вынула из сундука, узлом в скатерть связала, рядом с сундуком положила. Написала записку, что уехала с тобой и пусть не ищут. Положила в книгу, где Руженка записи ведёт, так, чтобы она увидела дня через два или три. Иначе погоню бы Богдан Силыч снарядил. И залезла в сундук.

– Как же ты там не задохнулась и не… хм… В уборную же надо было? – спросил Ерофей, внимательно слушая признание беглянки.       

–Сундук у тебя, Даша, плохой! С виду крепкий, а дно щелястое, так и не задохлась. По нужде… тут да, трудно пришлось. Едва до стоянки ночной дотерпела. Думала, что обмочусь. Выбралась как мышка и бегом в кусты, а ноги затекли. Едва-едва до ковыляла.

– Так охрана же! – опять встрял парень в рассказ.

– Глаза я им отводила, – едва слышно прошептала Дуняша. – Умею я такое… Всю ночь по лагерю бродила. Свежим воздухом дышала, в общем котле каши немного оставалось – поела. К твоему шатру, Даша, сколько раз подходила. Объявиться хотела, но побоялась, что назад отправишь. Нагуляюсь за ночь, а днём спала, чтобы не страдать от жажды и… прочего. И в другую ночь так же.

«Авантюристка!» – мелькнула в сознании странное слово. Что значит точно, не помнила, но понимала, что очень оно подходит Дунечке.

– Что делать будем? – мысленно спросила я Ерофея, признавая его старшинство в посольстве.

– Выдрать надо! – резко ответил тот.

– Почему? – вскинулась девочка.

– По заднице. Крапивой.

Дуняша надула губы. Она-то себя героиней чувствовала, а её крапивой.

– Ты подумала о том, что чувствовали Боянка и Богдан Силыч, когда поутру не нашли тебя в светлице твоей девичьей? – спросила беглянку.

– Разозлились, наверное…

– Зная соседку, думаю, что она от горя и заболеть могла. А ещё думаю, обидно ей очень. Мало сделала для тебя?

– Так я же не прошу! Сама она… – вскинулась Дуняша. – Она хочет, а меня заставляет.

– И что же она тебя такое страшное делать принуждает? – с горькой усмешкой спросил Ерофей.

В силу нелёгкого жизненного опыта он понимал, что эгоистичный подростковый бунт, когда думаешь только о своих желаниях, считая, что весь мир с дурацкими правилами поведения, нормами морали, устаревшими ограничениями настроен против тебя, может не просто навредить, но искалечить, а то и вовсе уничтожить. Чем могла закончиться для легкомысленной девчонки прогулка по ночным улицам в одиночку? А то, что доски на дне сундука оказались плохо подогнаны, и вовсе удача. Иначе нашли бы на одной из стоянок посиневший от удушья трупик.