Арон отступает на полшага, и этого достаточно, чтобы убежать. Топаю каблуками по каменному полу, стираю с губ следы преступного поцелуя. Да что этот безумец себе позволяет? Гад! Они с Томаль отличная пара! Ааа!

Стоит вспомнить драконшу, как злость усиливается. Мне хочется драки, но к цели, которую я преследую, кулаки не приблизят. Нужно быть умнее. Быть мудрее, как Астрит. Что бы сделала она?

Знаю!

Подхожу к кабинету зельеварения и не представляю, как туда сейчас войти. Утираю слезы, стараюсь дышать ровно. С усилием воли толкаю дверь и с облегчением вздыхаю, видя, что профессора нет.

С трудом успокаиваюсь, закопавшись в чаны и травы. Варю зелье и велю себе не думать о чешуйчатом преступнике. Думаю о Томаль! Думаю об Айле!

Ура, готово. Пора идти в атаку!

— Томаль! — окликаю я, когда принцесса собирается покинуть академию.

Драконша скалится. Однако сейчас в ее глазах нет злорадной усмешки, но есть злость. Какая-то тихая и бесправная, словно ее уже укротили. Кто? Ректор? Профессор Салас?

— Если ты еще хоть раз тронешь Айлу и того, кто мне дорог, а опою Арона Эшера таким зельем, что он тебя возненавидит! — заявляю я.

— Ты мне угрожаешь?!

— Ты объявила войну, и я теперь очень хочу твоей крови!

— Твоей прольется куда больше, — предупреждает она.

— Но и ты без слез не останешься! Забыла, кто тут лучший зельевар?!

— Арон не станет пить твои зелья! — девчонки хохочут, полагая, что я идиотка, идущая с голыми руками на дракона, но Томаль не спешит улыбаться.

— Разве жених откажется от чая из рук невесты?! — спрашиваю я.

— Да ты совсем страх потеряла!

— Ага! Не сомневайся в этом! Так что? — щурюсь я. — Хочешь проверить?!

— Томаль, только скажи, и мы ее… — спешит предложить приспешница, но драконесса одним жестом велит ей замолчать.

— Помешаешь мне сейчас, я сделаю это позже. Буду всегда ходить за тобой тенью! Более того, я соберу всех обиженных тобой. Сколько их соберется? Много, да? Я опозорю тебя прилюдно. Мне нечего терять! А тебе? Ну что, договоримся по-хорошему?

Драконша пилит меня взглядом, но ничего не говорит.

— Считаю перемирие состоявшимся. А если что-то задумаешь… — показываю ей колбу. — Я за себя не ручаюсь.

Она продолжает молчать, а я ухожу с гордо поднятой головой.

На улице тихо, спокойно. Вдыхаю прохладный воздух и расправляю плечи. Я не выиграла войну, но победила в битве. Расслабляться нельзя.

Всю ночь мне не спится. Мысли кружат в голове, воспроизводя в памяти непростительный поцелуй. Утешаю себя тем, что завтра помирюсь с Айлой.

Увы, у опекунов другие планы. И несмотря на выходной в честь праздника Объединения народов, Ингрид заваливает работой, с которой я справляюсь лишь к четырем часам дня.

Из-за массовых гуляний на городской площади приходится искать обходные пути к дому Айлы. К счастью, подруга вывешивает во дворике выстиранные наволочки, но едва видит меня, замирает.

— Томаль больше не угроза, Айла, — говорю я ей.

Секунды, пока она смотрит на протянутые мной куски бумаги, кажутся вечностью. Мне становится не по себе, потому что в какой-то момент, я ловлю себя на мысли, что не знаю, чего ждать.

На глазах подруги зарождаются слезы, и она кидается мне на шею, благодарит и ругается одновременно. Мы обе ревем, а потом смеемся над собственной глупостью.

Погода слишком хорошая, чтобы сидеть дома. Спустя пару тихих улиц вливаемся в поток горожан.

Голосистые продавцы зазывают на ярмарку. Приезжие трюкачи показывают номера для всех желающих. Тут же в небольших загонах резвятся редкие животные. Чуть подальше какой-то сказитель повествует о дальних странах.