Луиза стояла, точно замороженная. Даже закололо виски от напряжения.

— В Фонтенбло? — Вздох застывал в горле. — Меня?

Мадемуазель де Бодемон посерьезнела и приподнялась в кресле. Казалось, она стала старше на несколько лет.

— А что вас так смущает, моя дорогая? Или вы считаете себя недостойной?

Луиза молчала. Назвать себя достойной казалось самонадеянно. Недостойной — глупо. Но разве можно было бы когда-нибудь вообразить, что дочь барона де Монсо дю Рошар может быть представлена ко двору? Тетушка упадет в обморок, когда узнает об этом.

Видя такую растерянность, Шарлотта встала с кресла, подошла совсем близко:

— Вам нечего бояться, моя дорогая. При дворе любят свежие красивые лица. — Она многозначительно добавила: — Король любит красивые лица. Вас там полюбят все, если, конечно, вы не глупы, как корзина. А впрочем… — она снова заливисто рассмеялась, — с таким личиком, моя дорогая, вы можете быть даже глупой! Вам простят! Главное — не оказаться совсем… идиоткой…

Луиза сглотнула, все еще отказываясь верить:

— А если я не оправдаю надежды ее светлости?

Шарлотта поджала губы, покачала головой:

— Ее светлость будет очень огорчена. Ее светлость — женщина с редким сердцем и щедрой душой. Она заслуживает нашей любви и преданности. И она обратила на вас свой взор. Так держитесь за мадам, моя дорогая. Верьте в себя и не упускайте этот шанс. Другого Господь уже не предоставит.

16. 16

Впервые за последнее время Луиза ужинала в чьем-то обществе. Шарлотта де Бодемон оказалась знатной обжорой, и даже говорила за столом только о еде. Она с каким-то неистовым аппетитом уничтожила двух жареных перепелов, рагу из артишоков, плошку запеченного паштета и булку с маслом и овечьим сыром. Десертом послужили пончики с томлеными яблоками и маленькие бисквитные печенья, которые она называла «божественным печеньем а-ля рен». Оставалось лишь удивляться, куда все это вмещалось. И, конечно же, трапеза обильно заливалась белым анжуйским вином. Луиза нашла его превосходным — ей одной такого не подавали. Но сама выпила она мало. Впрочем, как и съела. Новость, которой ошарашила ее новая знакомая, просто лишила чувства реальности, буквально перевернула все с ног на голову. Луиза никак не могла прийти в себя. Не верила. Но вопросами не терзала, считая момент совершенно неподходящим. Все завтра.

Шарлотта очень быстро размякла, зарозовела. Ее огромные рыбьи глаза подернулись блаженной дымкой. И вся непомерная живость испарялась, соразмерно возлияниям. Она стала вялой, словно муха на холоде. В какой-то момент Луизе показалось, что Бодемон заснет прямо за столом. Но Шарлотта взяла себя в руки, позвала Мари и отошла ко сну, как полагается, совершив все необходимые ритуалы. И едва белокурая голова мадемуазель де Бодемон коснулась подушки, по комнате поплыл густой дребезжащий храп.

Несмотря на горячее желание, Луиза никак не могла уснуть. Ворочалась на влажной от пота простыне, чувствуя, как неистово колотится сердце. А сочный храп Шарлотты и вовсе не оставлял шансов. Как здесь уснешь? Та надрывалась не хуже старого Пьера.

Фонтенбло… Пресвятая Дева! Фонтенбло…

Неужели Луиза непозволительно ошиблась по поводу ее светлости? Разве можно одарить подобными милостями с дурными намерениями? Да о таком непозволительно было даже мечтать! Но тут же охватывал стылый ужас — какой неотесанной деревенщиной Луиза покажется среди всех этих блестящих дам… Месяц… Да не хватит и нескольких лет, чтобы стать такой, как ее светлость. Или хотя бы такой, как Шаброль или эта невероятная Бодемон.