Во рту разом пересохло. Она просунула руку в самый угол, куда положила жемчуг и оставшиеся деньги. К счастью, тут же нащупала кошелек. Высыпала содержимое на кровать — все было на месте. Один ливр, два су и девять денье. Именно столько осталось после найма портшеза. Но это не отменяло самого факта — ночью в сундуке явно рылись. Наверняка эта Шаброль. Быть может, по указанию самой мадам…

Луиза убрала вещи в сундук, и беспечная утренняя радость тут же испарилась, оставив место сомнениям и беспокойству. Нельзя обманываться. Никак нельзя. И нельзя забываться. Больше она не позволит герцогине вслепую использовать себя. Никогда и ни за что. И непременно узнает тайну футляра.

Луиза вздрогнула, внезапно услышав, как где-то совсем рядом густо запели церковные колокола. Поблизости должна быть церковь Сент-Эсташ. Наверняка звонят к утренней мессе. Она сочла этот звон добрым знаком. На новом месте нужно непременно сходить в храм, помолиться. Попросить у Господа благословения. Прямо сегодня. Мадам, уж точно, не осудит этот порыв.

Луиза взяла с консоли колокольчик и позвонила несколько раз. Совсем скоро вошла уже знакомая горничная, та, что помогала вчера. Молоденькая, розовощекая. Поклонилась:

— Доброе утро, мадемуазель.

Луиза улыбнулась:

— Доброе утро, Мари. Ее светлость уже проснулась?

Та кивнула:

— Мадам уже уехали. Еще затемно. С мадемуазель де Шаброль и своими болонками.

— А куда?

Мари покачала головой:

— Я не знаю. Прикажете завтрак?

Луиза молчала, раздумывая. Наконец, подняла голову:

— Это звонили в церкви Сент-Эсташ?

Служанка кивнула.

— Стало быть, к мессе?

Та вновь кивнула.

— А идти далеко?

— Совсем близко. У креста свернуть направо.

Луиза умылась, с помощью Мари наскоро оделась в простое саржевое платье песочного цвета. Решила позавтракать по возвращению. Накинула плащ, достала из сундука старый тетушкин молитвенник и, почти бегом, выскочила во внутренний двор. Если она и опоздает к мессе, то совсем немного.

Луиза подбежала к запертым воротам, огляделась. Из привратницкой показался слуга.

— Отопри, я хочу сходить к мессе.

Тот задрал подбородок:

— Не велено, сударыня.

Луиза нахмурилась:

— Что не велено?

— Выпускать вас за ворота.

Она нервно сглотнула:

— Почему?

— Таково распоряжение ее светлости.

— Даже в церковь?

— Никуда, сударыня. Не велено — и все. Значит, не выпущу, как ни просите. Возвращайтесь в дом.

Было понятно, что любые уговоры точно окажутся бесполезными. Ни за что не выпустит. Луиза бросила тоскливый взгляд за решетку, развернулась и медленно побрела в дом, холодея от омерзительной мысли, что оказалась в самой настоящей тюрьме.

15. 15

С каждым днем это странное заключение ощущалось все тягостнее. Мадам де Ларош-Гийон отсутствовала уже неделю. И девица де Шаброль вместе с ней. Луиза была предоставлена сама себе, но почти все время проводила в своей комнате. Просиживала у окна, с тоской глядя на оживленную улицу. Но теперь садилась так, чтобы не быть замеченной. Слушала шум огромного города, колокола Сент-Эсташ.

Люди поутру большей частью были одни и те же, и это созерцание превратилось в определенного рода ритуал. В один и тот же час прокатывала свою тележку худая долговязая зеленщица в несвежем чепце. За ней неизменно следовал гончар, согнувшийся под весом собственного товара, который нес на спине. А оборванный мальчишка, торговавший пирогами и вафлями с лотка, появлялся позже всех, но оглушительно орал, нахваливая печево. Аж в ушах звенело. Все они неизменно проходили, чтобы исчезнуть, и лишь уже знакомый господин в засаленной шляпе и сером плаще отирался на улице дю Фур с утра до ночи. Слонялся туда и обратно, подолгу разговаривал с опрятным владельцем скобяной лавки напротив, точно они были добрыми знакомыми. Было в нем что-то беспокойное, суетливое. Казалось, что даже когда он пропадал из поля зрения, все равно был где-то неподалеку. Луиза никогда не замечала незнакомца у ворот отеля, но создавалось ощущение, что особо внимательно он смотрел именно за домом. Впрочем… не все ли равно.