— Мадемуазель де Монсо, полагаю?

Луиза смущенно улыбнулась и наклонила голову. На всякий случай, учтиво, потому что не понимала статус собеседницы.

— Да, сударыня.

Девица смерила ее презрительным взглядом, от которого стало совсем тревожно:

— Ее светлость дурно себя чувствует и никого сегодня не принимает. У вас должно что-то быть для мадам. Отдайте мне, я передам.

Луиза похолодела и едва не сделала шаг назад. Сильнее стиснула в руке футляр и постаралась спрятать его в складках платья. Наконец, гордо выпрямилась, покачала головой:

— Я не считаю это возможным, сударыня. Я получила эту вещь из собственных рук ее светлости. И так же, в собственные руки, обязалась вернуть. Я не могу нарушить обещание.

Девица поджала губы:

— Отдавая мне, вы все равно, что отдаете в руки самой мадам. Будьте спокойны.

Луиза вновь покачала головой:

— Я передам только в собственные руки.

Брюнетка больше ничего не сказала. Лишь развернулась и ушла.

Луиза слышала, как затихает цокот ее каблуков, и каждый этот звук острым шипом вонзался в сердце. В груди гудело, словно в каминной трубе. Хотелось верить, что ее светлость, действительно, нездорова, иначе…

К счастью, девица быстро вернулась, не позволив Луизе окончательно потерять присутствие духа. Остановилась посреди лестницы:

— Следуйте за мной, мадемуазель.

Луиза подобрала юбки и стала подниматься следом. Сердце колотилось, в ушах шумело. Она изо всех сил старалась не расплакаться, не раскиснуть. От напряжения даже не видела ничего вокруг, не смотрела. Следовала за провожатой, думая лишь о том, чтобы не оступиться на натертом до блеска паркете. В комнатах пахло воском и дорогим деревом.

Наконец, девица остановилась в небольшом салоне, украшенном гобеленами. Скользнула за дверь:

— Ждите здесь. Ее светлость к вам выйдет.

Луиза не осмелилась даже присесть в кресло, хоть от напряжения едва держалась на ногах. Стояла, до ломоты в пальцах сжимая футляр, глохла от набата собственного сердца. Смотрела только на дверь и молилась, чтобы все опасения были напрасны. Иначе конец всему.

Наконец, показалась сама мадам де Ларош-Гийон. В распашном домашнем платье, под которым виднелась тонкая белоснежная сорочка. Золотистые локоны свободно рассыпались по округлым плечам — ее еще не причесали. Луиза присела в глубоком поклоне:

— Ваша светлость…

Герцогиня кивнула:

— Поднимитесь, моя дорогая.

Луиза выпрямилась и молчала, не в силах пошевелить языком.

Мадам едва заметно улыбнулась. Она совсем не выглядела нездоровой. Напротив, казалась сияющей, как никогда.

— Я рада, что вы сдержали обещание. Это дорогого стоит, сударыня. Надежный человек в наше время — чрезвычайная редкость. — Она протянула руку в однозначном жесте: — Итак?

Луиза вложила футляр в протянутую ладонь:

— Возвращаю вещь, которую вы мне доверили, ваша светлость.

Герцогиня удовлетворенно просияла, открыла крышку, проверяя содержимое футляра, и со щелчком тут же захлопнула его.

— Прекрасно… Мне было приятно снова увидеть ваше прелестное личико, моя дорогая мадемуазель. Я нахожу, что вы не подурнели. Благодарю за оказанную услугу и не смею больше вас задерживать. — Мадам развернулась и, шурша шелком, пошла к золоченой двери.

Луиза застыла на месте, чувствуя, как от макушки до пят прошибло ледяной волной. Обездвижило. Почти убило. Наверняка она ослышалась. Или неверно поняла от волнения. Здесь, конечно, какое-то недоразумение…

Луиза порывисто подалась вперед, не думая о том, что это было неприлично:

— Мадам! Ваша светлость! Вы соблаговолили оказать… — она не договорила — слова застряли в горле тугим комом.