— Просто у нас с вами, Иван Сергеевич, нет предмета для обсуждения.

Карпыч тем временем, глупо улыбаясь, по стеночке, даже не уходит — утекает из кабинета. Видать, не хочет больше быть причастным к чему-либо между мной и Демидовым.

Когда дверь за главой закрывается, Демидов, смерив меня взглядом, достаёт газету, расправляет её на столе и говорит:

­— Полюбуйтесь.

Хоть и с опаской, но всё же подхожу к столу. Крепко, как щит, как охранный оберег, прижимаю к себе сумочку. Смотрю на статью. Вернее, это не статья даже — скорее, комментарии под фото. А сам снимок — эпичен: Демидов удирает от злобного Федосея. Петух снят в полёте, аккурат, когда клюёт пятую точку нашего богатея. Заголовок крупными буквами гласит: «Игры олигархов».

Читать этот опус у меня нет никакого желания, хотя заметка небольшая. Куда интереснее кто и как сфотографировал Демидова?

— Не ознакомитесь? — интересуется он, чуть склонив голову набок и рассматривая меня, как диковинку в цирке.

— Нет, — мотаю головой, — у меня аллергия на статьи в жёлтой прессе.

— У меня, представьте, тоже, — зло говорит Демидов. — А особенно — на такие.

У меня глаза на лоб лезут.

— То есть, вы меня вините, что стали героем этого пасквиля? Я вас заставляла приезжать сюда и заявлять о «праве первой ночи»?

Я вижу, как Демидов подбирается весь. А сквозь бронзовый загар на высокой скуле проступает румянец. Ему что — стыдно?

Демидов опускает глаза и произносит очень тихо:

— Вы правы. Вашей вины в случившемся нет. И хотя я повёл себя не очень корректно по отношению к вам — смею сейчас рассчитывать на вашу помощь.

Вот как мы заговорили! Сама вежливость! А где же «пляшите», «потешьте», «я за тебя заплатил»… Только я теперь не верю и на манипуляции не поведусь. Но узнать, какой именно помощи от меня ждут, не помешает.

— Смотря, в чём она будет заключаться, — уклончиво отвечаю я.

— Вы выйдете за меня замуж? — ошарашивает он.

Я аж закашливаюсь.

— Вам не кажется, что для этого люди должны знать друг друга чуть получше. Конфетно-букетный период там… И вообще, девушка имеет право подумать и отказаться…

Демидов смотрит на меня в упор, видимо, взвешивает то, что собирается сказать:

— Всё это нужно, если люди собираются связать свою жизнь навсегда. У нас же будет фиктивный брак. Для прессы. Достаточно продержаться полгода. А потом мы так же показательно разведёмся. Разумеется, вы получите хорошие отступные…

Горько усмехаюсь:

— Снова покупаете? На нормальные чувства вы не способны… Смелости не хватает — любить девушку, покорять, добиваться…

— Времени, — с неожиданной горечью отвечает он. — Нужно как можно скорее погасить этот скандал в прессе. Он бьёт по репутации, по бизнесу…

— Разве может что-то ударить по торговле золотом? — удивляюсь я.

— Может… Чем выше ты взлетаешь, тем чище должна быть репутация…

— Вам не кажется, — говорю я, — что о репутации следовало думать раньше?

Он шарахает кулаком по столу:

— А ну молчать! Будет всякая пигалица меня учить и морали читать!

Я аж подпрыгиваю на месте и начинаю часто моргать: когда на меня орут — невольно начинаю плакать. От крика и несправедливых упрёков мне всегда больно делается, невыносимо просто.

— И нюни мне здесь не распускай! — всё так же грозно ворчит Демидов. — Отвечай: поможешь или нет?

— Нет! — выпаливаю я.

— Ну что ж, — говорит он, медленно поднимаясь во весь свой огромный рост, — я хотел по-хорошему. Но по-хорошему ты не понимаешь. Будем по-плохому.

Он хватает меня, запрокидывает через локоть и, нависнув, впивается в губы диким злым поцелуем. И одежду при этом комкает, мнёт, тянет. Ткань вот-вот треснет.